— С таким же успехом можно было погадать и на кофейной гуще, — раздраженно отрезал я. — Вы же мне фактически ничего не говорите.
— Но это еще не все, Легион. Недавно я совершил важное открытие. Когда я добьюсь твоего согласия, то все расскажу. А ты уже знаешь вполне достаточно, и согласись, все это не просто игра моего воображения.
— Да ничего я не знаю, — отмахнулся я. — До сих пор одна болтовня.
— Если тебя волнует оплата…
— Да нет же, черт побери! — рявкнул я. — Где все эти документы, о которых столько разговоров? Уже за одно то, что я сижу здесь и слушаю эту чушь, меня стоило показать психиатру. У меня и без вас полон рот… — Я оборвал себя и с силой потер лоб. — Извините, мистер Фостер, наверное, меня просто бесит, что вот у вас есть все, чего мне хотелось, а вы еще недовольны. Честно скажу, меня даже тревожат ваши галлюцинации. Если уж здоровый и богатый мужчина не способен радоваться жизни, то какого же черта остается делать нам, остальным?
Фостер задумчиво посмотрел на меня.
— Легион, если б ты мог иметь все, что хочешь, чего бы ты попросил?
— Все? Ну, я бы уж нашел, чего попросить. Я много чего в своей жизни хотел, например стать героем или великим умником или найти такую работу, которую бы мог выполнять только я один. Но работу я так и не нашел, умником не стал, да и такого героя, как я, от труса черта с два отличишь.
— Другими словами, — подытожил Фостер, — ты искал какую-то абстракцию, в данном случае — справедливость. Но в природе справедливости не существует. Это лишь человеческая выдумка, фикция.
— Однако в жизни полно приятных вещиц, и мне хотелось бы урвать хоть немного.
— Тогда не растеряй по пути свою способность к мечте.
— Мечта?! — воскликнул я. — А, есть у меня мечта. Хочу иметь остров где-нибудь под солнышком, на котором я мог бы проводить свои дни за рыбалкой и любоваться морем.
— Не старайся казаться циничным, и, кроме того, ты опять-таки пытаешься конкретизировать абстракцию, — остановил меня Фостер. — Материализм — это всего лишь иная форма идеализма.
Я взглянул на него.
— Но я знаю, что мне никогда не иметь таких вещей. Или той справедливости, о которой вы говорите. Однажды, когда наконец осознаешь, что тебе никогда не удастся…
— Вероятно, недостижимость является существенным элементом любой мечты, — подчеркнул Фостер. — И все же держись за нее, какой бы она ни была, и не сдавайся.
— Хватит философии, — сказал я. — К чему мы пришли?
— Ты хотел взглянуть на документы, — сказал Фостер. Он выудил из внутреннего кармана ключ. — Если не возражаешь выйти к машине и, может быть, запачкать руки, то там есть бронированный сейф, приваренный к корпусу. В нем я держу фотокопии всех документов вместе с паспортом, деньгами и тому подобным. Я уже усвоил урок и готов сняться с места в любую минуту. Откинь водительское сиденье и увидишь сейф.
— К чему спешить, утром и посмотрю, — сказал я. — Вот только высплюсь. Но не обольщайтесь, во мне просто говорит дурацкое любопытство.
— Вот и хорошо, — отозвался Фостер. Он откинулся на спинку кресла и зевнул. — Устал я, Легион, — сказал он. — Все время в напряжении.
— Да, — согласился я. — И я про то же.
— Ступай, выспись, поговорим утром, — сказал Фостер.
***
Я откинул легкое покрывало и выскользнул из постели. Ковер под ногами был толст и пушист, как норковая шубка какой-нибудь смазливенькой секретарши. Я подошел к встроенному шкафу и ткнул кнопку. Дверца распахнулась. Моя старая одежда лежала на дне, но на мне был наряд, одолженный Фостером. Не станет же он возражать, если я немного поношу его. В конечном итоге это обойдется ему дешевле. Может, Фостер и был слегка повернут, как все бегуны за здоровьем по утрам, но я не собирался долго сдерживаться, чтобы сообщить ему об этом.
В комплекте Фостера явно не хватало пиджака. Я решил надеть свою старую куртку, но снаружи было тепло, да и полосатая куртка с сальными пятнами ну просто-таки портила всю картину. Я переложил свои вещи в карманы фостеровской одежды и осторожно приоткрыл дверь на лестницу.
Внизу, в жилой комнате, занавеси были задернуты. Я едва различал очертания бара. Вообще-то не мешало бы что-нибудь перекусить на дорожку. Я на ощупь двинулся туда, обыскал полки и пирамидку жестянок, внутри которых что-то шуршало. Орехи, наверное. Я хотел поставить одну из них на стойку, но она упала и стукнулась обо что-то невидимое. Я вполголоса выругался, попытался найти ее и нащупал некий предмет. Он был объемистый, с прохладной металлической поверхностью, с выступающими острыми углами, это напоминало…
Прищурившись, я едва не ткнулся в него носом, пытаясь разглядеть в темноте. В скудных лучиках лунного света, пробивавшегося сквозь шторы, я сумел различить длинный продырявленный кожух пулемета. Я проследил за направлением ствола к темному прямоугольнику вестибюля и крошечному отблеску света на полированной латуни дверной ручки.
Я невольно подался назад, ощущая внутреннюю пустоту, и наткнулся спиной на стену. Если бы я только попытался пройти через ту дверь…
Да, сумасшествия Фостера точно хватило бы на парочку свихнувшихся. Я лихорадочно осмотрел комнату. Надо убираться отсюда как можно скорее. Пока он не додумался выпрыгнуть на меня откуда-нибудь с воплем. Вот тогда я уж точно скончаюсь от разрыва сердца. Попробовать, что ли, через окно… Я обошел стойку с другой стороны, опустился на четвереньки и прополз под стволом пулемета до тяжелых занавесей-, потом поднялся и открыл их. За окном я увидел бледное свечение. Но это был отнюдь не лунный свет, а нечто молочно-белое, заверяющееся, напомнившее мне свечение океана…
Я задернул занавеску, нырнул под ствол пулемета и пробежал в кухню. В темноте отсвечивала ручка холодильника, я распахнул дверку и в тусклом свете лампы огляделся. В кухне было много разных приспособлений, но никаких дверей. Только окно, сплошь увитое растениями. Я рывком приоткрыл его и чуть не разодрал руку о железную решетку.
Вернувшись обратно в вестибюль, я попытался открыть пару дверей, но безуспешно. Третья дверь все-таки открылась, за ней обнаружились ступеньки, ведущие в подвал. Лестница оказалась крутой и темной, как и все обычные подвальные лестницы, но там мог быть и выход. Я нащупал выключатель. При слабом освещении я разглядел земляной пол, дохнуло сыростью, и, не особенно надеясь на успех, я принялся спускаться.
В центре подвала высилась металлическая печь, куда-то уходили запыленные вентиляционные шахты, вдоль стены стояли деревянные контейнеры, а в дальнем конце открывалась обшитая досками угольная яма. И никакого выхода.
