- Да я, дяденька, эта... - Луня шмыгнул носом: - Ну не способен я... Не могу! Я воем хочу быть, как все! Зачем мне эти волховские премудрости? Вона, Вычач, лягух взглядом заговаривать умеет, и зайцев желудем убивать, как камнем. Вона его бы и учили...
- "Вона, Вычач..." - опять передразнил Шык своего ученика: - Марш в избу, да рубаху переодень, не ровен час, Тряса одолеет, с твоим-то... "здоровищем".
Что правда - то правда, здоровье у отрока было не могучее, каждую зиму валялся он в жару с грудным кашлем, а потому Луня послушно снял войские рукавицы, прислонил дубовый кол, с которым упражнялся в мечевом деле, к стене избы и шагнул вслед за Шыком в низкую проемину входа.
Был Луня сиротой при живом отце. Мать его, красавицу Личу, давно, когда мальцу и года не исполнилось, зарубили в пылу сечи каменными топорами находники-гремы, дальние северные соседи родов, соседи не добрые, жестокие и воинственные, но, хвала Роду, не сильные числом войским. Отец же, Мочаг из рода Рыси, после смерти любимой жены потерял душу, перестал узнавать своих, и жил в потаенном скиту у Седых, баб-служительниц Алконоста, которые кормили его и ухаживали за убогим, надеясь, что душа Мочага, некогда лучшего охотника своего рода, вернется когда-нибудь в тело...
* * *
Внутри избы волхва было темно. Свет попадал сюда лишь через узкие щели-прорубы, устроенные в стенах так, чтобы солнце в разное время освещало то один, то другой угол - так для чародейства разного надобно.
Вдоль стен шли низкие полати, на которых были разложены всякие волховские припасы - шкурки зверей, кости и камни, сухие листья, прибитые деревянными гвоздочками к сухим ольховым плашкам, амулеты и обереги, шишки, грибы, мох и пучки колдовских трав. Терпкий, пряный и пьянящий дух стоял в избушке, но он не дурманил голову, а напротив, яснил и свежил, словно весенний ветер в березольный месяц...
В углу, в обложенном камнями очаге, еле-еле светились багровым угли прогоревших дров, под стрехой, над низким деревянным ложем волхва, возился черный грач, а над очагом висела на стене знаменитая Костяная Игла длинный, в четыре локтя, посох, вырезанный из цельной кости невиданного зверя индра, некогда повсюду водившегося на земле, а ныне сгинувшего, дар арского волхва Веда молодому ещё Шыку, когда тот побывал у аров и учился непонятному родам, но полезному волховству...
Силу тот посох имел не малую, да и значение у него было особое - мог он принадлежать лишь самому могучему родскому волхву, защитнику и обережнику отчего края, и никому больше. Правда Луня, привыкший видеть чародейную клюку все больше на стене, в душе считал, что все это байки. В жизни, по мыслям ученика волхва, важнее и полезнее лук с десятком добрых кленовых стрел или рогатина с бронзовым навершием. А посох - так, для важности...
- Садись! - кивнул Шык переодевшемуся Луне на низкую дубовую скамейку: - А ну, перечисли-ка для начала всех Лихих Раден, упаси нас от них Род!
- Тряся, Жара, Знобя, Гнетя... - уныло начал Луня: - Груда, Глуха, Лома, Пухна...
"Не прав, ой, не прав Луня про себя!" - слушая ученика, думал волхв: "Ишь ты, воем он хочет быть! И я хотел, когда был вот таким же... стригунком! Да нет, парень, не твоя это судьба, дар у тебя, и волхв из тебя выйдет зело могучий! А насчет Вычачи... Слов нет, силен парень, среди старших родов ни у нас, Медведей-Велесов, ни у Волков, ни у Рысей, ни у Лис таких больше нет, а уж во младших родах и подавно... Силен-то силен, но тут дело в другом - Вычачу не волховству учить, а от волховства отучивать надо - черное семя в душе у паренька, если тайные знания ему подарить, Черный волхв из него получится, и не мало бед принесет он родам, ой, не мало..."
- ...Желта, Корча, Глядя, Слепя, Невя! - уверенно закончил перечислять Луня болести человеческого тела.
- Так-так... - покивал головой Шык: - Ну, а теперь - какими травами и наговорами от... Пухны, скажем, защитишь ты, волхв, старца, девку-нерожанку, и воя могучего?
- Для старца возьму я травы-колюки, в серпень собраной на еловой поляне... - начал было Луня, но тут из-за бревенчатых стен донеслось:
- Шык! Шык! Волхв, беда случилось, вож кличет!
Шык распрямился, словно верхушка дерева, освободившаяся от снежной шапки, шагнул из избы. Луня поспешил за ним, как всегда, врезался лбом в низкую притолоку, и потирая наливающуюся синевой шишку на лбу, побежал догонять широко шагающего через лужи волхва, размышляя на ходу, как так получается - волхв через дверь проходит, не сгибаясь, и ничего, а он, Луня, каждый раз о дубовину бьется, как бы ни гнулся?.
Шык шел через городище, мимо рубленных в лапу изб родов, чьи коньки украшали резные петухи, оберегавшие хозяев изб от всех бед, мимо Общей горницы, где собирались зимами роды на тризны и пиры, мимо столбов с медвежим ликом Влеса, покровителя их рода, прямо к хоромине вожа.
Вож рода Влеса, Бор Крепкая Рука, могучий, нестарый ещё муж, соломоволосый, как и все роды, ждал волхва на крыльце, опершись на Посох Рода с навершием в виде медвежей лапы.
- Беда, волхв! - рявкнул он издали, взмахнув посохом: - Бабы в лес за Синий Камень по малину пошли, и нашли мертвого ара! Нехорошо он умер, страшно... Сердце из груди ему выгрызли, кости все поломали, коня убили... К нам ехал, точно, глаги при нем. Я в арском не силен, сам знаешь, но твое имя прочесть сумел. Вот такой подарок нам Ный поднес, чтоб его Яр спалил! Пойдем, Шык, в Маровой горнице он...
Горница Мары, низкий дом, все стены которого были покрыты черной смолой и разрисованы красными гневными зраками бога честной смерти, справедливости и силы Пра, чтобы слуги Ныя не охотились здесь за душами умерших, располагался на отшибе, за частоколом городища, на берегу небольшого круглого рукотворного пруда. Серебристые ивы склонили к воде свои длинные ветви, словно людские вдовы в печали застыли у места последнего покоя своих мужей...
Бор, Шык, Луня, старая Дара, что служила богини смерти Маре, и воевода рода Влеса Скол Каменный Топор остановились на пороге Черной горницы, и прежде чем войти, трижды окурили себя пахучей веткой можжевельника из священного костра - чтобы душа убитого ара не присосалась к душам живых, и не вырвалась из горницы Мары.
Луня увидел низкую широкую лавку, а на ней - человеческое тело. Человеческое? Едва ли он узнал бы в этом чудище человека - руки и ноги, сплошь в узловатых шишках переломов, были согнуты как угодно, только не так, как их сгибает человек. Голова свернута, и смотрит на спину, из открытого рта свисает длинный, не человеку - зверю впору, синий язык, широко раскрытые глаза застыли навек в жуткой муке, и все тело покрыто черной, запекшейся кровью, а слева, под ребрами, зияет рваная дыра, в которую легко могут войти два мужицких кулака. Страшен был мертвый ар, даже не страшен, а жуток, отвратен, и замутившегося Луню ноги сами повели прочь из смертной горницы. Повели-то повели, но как он уйдет - все, с кем пришел, тут стоят, в скорбном молчании у последнего ложа ара... И Луня остался, пересилил себя, только смотреть стал в угол, где горел синим огнем Очистительный костер, что сжигает всех посланцев Звизда, которые приходят к мертвым, чтобы разнести потом мор по земле.
