— Я уже сказала, что у меня молоко только для себя. Сейчас для всех трудные времена, — сказала она холодно. “Но я никогда не пошла бы попрошайничать, — подумала она. — У этих людей просто нет стержня”.
Мужчина придвинулся к ней. Марджори отступила, инстинктивно выдерживая дистанцию между собой и незнакомцем.
— “Для всех тяжелые времена”, — передразнил он. — Просто очень плохие для всех остальных, а у вас пока есть хороший дом и пища, наверное, есть и машина, и телек.
Он рассматривал дом, отмечая взглядом гараж, телевизионную антенну на крыше, окна.
"Слава Богу, окна закрыты ставнями, — подумала Марджори, — а передняя дверь заперта”.
— Слушайте, я не могу вам помочь. Пожалуйста, уходите. — Она повернулась и пошла к дому.
Мужчина не отставал. Женщина с ребенком молча следовали за ним.
— Да, правильно. Вы просто уйдете от нас в свой большой дом. Но настанет день, когда вам придется спуститься на грешную землю, и тогда…
— Я была бы вам признательна, если бы…
— Прекрати, Рог!
— Вы и такие, как вы, делаете все, что захотите. Но начнется революция, и тогда вы запросите помощи. И ни черта не получите!
Марджори пошла быстрее, почти побежала, стараясь отделаться от него еще до кухонной двери. Она копалась в карманах в поисках ключа, когда Рог подошел вплотную. С ужасом представив, как он дотрагивается до нее, Марджори резко обернулась и оказалась с ним лицом к лицу.
— Вон отсюда! Уходите. И не надоедайте мне. Обращайтесь к властям. Прочь с моей земли!
Мужчина от неожиданности оторопел и отступил. Марджори подхватила ведро с кормом, не желая ничего оставлять попрошайкам. Ключ, слава Богу, легко повернулся, и она захлопнула дверь как раз в тот момент, когда Рог достиг ступенек. Марджори защелкнула замок, но мужчина стал орать через дверь:
— Ты, чертова зажравшаяся шлюха! Тебе плевать на то, что мы голодаем, а?
Марджори затрясло, но она собралась с силами и крикнула из-за двери:
— Если вы немедленно не уберетесь, я позвоню в полицию.
Она стала обходить дом, осматривая окна. Через них так легко ворваться сюда. Марджори ощутила себя совершенно беззащитной в собственном доме. Она стала задыхаться и почувствовала, как к горлу подступает тошнота. Скваттер продолжал орать, выражаясь все более грязно.
Марджори подошла к стоявшему на столе телефону и сняла трубку. Гудка не было. Она нажала на рычаг. Ничего. Черт знает что! Самое подходящее время линии выйти из строя. Вообще-то это часто случалось. “Только, ради Бога, не сейчас”, — взмолилась она и потрясла телефон. Безрезультатно: линия была отключена. А что, если этот тип вломится сюда? Марджори заметалась в поисках подходящего оружия. Кочерга? Кухонные ножи? О Господи, лучше бы обойтись без драки: их двое, и, кроме того, мужик этот вообще ужасно противный. Может, ей выйти через заднюю дверь или через панорамные окна и побежать в деревню за помощью?
Она больше не слышала криков, но к окну подойти боялась. Снова подняла трубку телефона. Тишина. Марджори с силой швырнула трубку на рычаг и замерла, ожидая услышать треск взламываемой двери или звон разбитого стекла. Вновь раздался стук в переднюю дверь. Это уже легче — знать, где он и что он все еще снаружи. Она ждала, ухватившись за край стола и посылая ему мысленный приказ: “Убирайся, черт тебя подери!” Стук повторился. После короткой паузы послышался шум шагов по гравию дорожки. Теперь стучали в заднюю дверь. “Боже! Как же от него избавиться?"
— Марджори! Эй, Марджори, ты здесь? Она почувствовала громадное облегчение и чуть не заплакала. Ей не хватало сил подойти к двери.
— Марджори, где ты? — Голос удалялся. Она выпрямилась, добралась до кухонной двери и повернула ключ в замке.
Ее подруга Хитер, держа в руках садовый инвентарь, шла по направлению к сараю.
— Хитер, — позвала Марджори, — я здесь. Та повернулась и пошла к ней.
— Что с тобой стряслось? Ты ужасно выглядишь. Марджори вышла из дома и огляделась.
— Ушел? — спросила она. — Этот ужасный человек, который стоял здесь?
— Ты об этом оборванце и женщине с ребенком? Они уходили, когда я подошла. А что случилось?
— Он хотел одолжить молока. — Марджори начала смеяться, но в ее смехе слышалась истерика. Сейчас все казалось таким обыденным. — Потом он стал грубить и кричать. Это скваттеры. Они поселились на брошенной ферме у дальней дороги вчера вечером. — Она опустилась в кресло. — Господи, как страшно, Хитер.
— Да, вид у тебя неважный. Совсем на себя не похожа. Мне всегда казалось, что ты можешь справиться со всем на свете, даже со свирепыми и опасными скваттерами. — Хитер говорила с легкой иронией, и Марджори подхватила этот тон.
— Да, я смогла бы с ним справиться. Если бы он все-таки вломился в дом, я собиралась треснуть его кочергой, а потом проткнуть кухонным ножом. — тарджори снова рассмеялась.
Однако ей было вовсе не смешно. Неужели она действительно собиралась так поступить?
Осень 1962 года
"Нужно каким-то способом избавиться от этих проклятых шумов, возникающих во время эксперимента, — мрачно размышлял Гордон, собирая свой потертый портфель. — Эта чертовщина никак не желает исчезать. Если не удастся найти причину и устранить ее, то эксперимент лопнет, как мыльный пузырь”.
Он всегда останавливался перед этой пальмой. Каждое утро, когда Гордон Бернстайн захлопывал желтую дверь своего бунгало, он поворачивался и смотрел на это дерево как на доказательство того, что он действительно здесь, в Калифорнии, и это не декорации, а реальность. Силуэт растения устремлялся в безоблачное небо, как молчаливый экзотический символ. Существующий сам по себе, он производил на Гордона гораздо более сильное впечатление, чем непривычно свободные автотрассы или неизменно теплая погода.
Большую часть вечеров Гордон просиживал дома с Пенни, допоздна, читая и слушая записи народной музыки, так же как много лет назад в Колумбии. У него остались те же привычки, и он забывал, что здесь, в полуквартале от его бунгало, плещут волны океана, накатывает на песок прибой. Если окна оставались открытыми, то шум волн становился очень похожим на гудение авто на Второй авеню — далекий гул другой жизни, от которой он успешно отгораживался здесь, в своем жилище. Итак, каждое утро он выходил из дома, нервно позвякивая ключами, что-то бормоча про себя, и только пальма возвращала его к реальности нового дня.
В уик-энды как-то легче верилось, что ты в Калифорнии. В эти дни он просыпался и видел рядом золотистые волосы Пенни, разметавшиеся по подушке. В будни она вставала раньше, чтобы успеть в школу, и уходила, когда он еще спал. И тогда на ее половине постели ничего не оставалось, даже вмятины.
