Огромного роста, широкоплечий и грузный, Ахун подошел к книжному шкафу. Каждый том его трудов, каждая статья в журнале или хотя бы тоненькая брошюрка были этапами упорной шестилетней борьбы с людьми робкими, боящимися всего нового.
Вот небольшой томик, на переплете которого выгравировано: "Диссертация".
Он, молодой, никому неизвестный гидрогеолог, работающий на изысканиях в пустыне Мира-Кумы, стоит на кафедре. На него устремлены сотни глаз.
Ахун читает: "В земной коре, - в пустотах, трещинах и в грунте имеется около 1400 миллионов кубических километров воды, то-есть количество, равное тому, что составляет все моря и океаны земного шара.
Эти запасы природа непрерывно пополняет. В процессе рождения вулканических пород образуются на больших глубинах новые толщи воды. Этой воды, находящейся в земной коре, вполне хватит для орошения всех пустынь. Пройдет немного времени, и человек извлечет эти воды из глубины четырех и более тысяч метров и превратит все пустыни в сочные пастбища, в цветущие сады, в плантации".
Среди слушателей раздались аплодисменты, но профессоры, сидевшие в первых рядах, угрюмо молчали.
На чистом листе в конце рукописи рукой Ахуна было написано: "Диссертация признана не ученым трудом, а фантазией. Степень кандидата наук не присуждена". Ахун вспоминает, что было потом.
Он открывает номер давно не существующего журнала, находит статью, отчеркнутую красным карандашом: "Какой-то советский юноша, - напечатано в этой статье, - предлагает рыть в Мира-Кумах шахту для орошения пустыни. Глубина шахты 4-5 тысяч метров. Мы подсчитали, что один кубический метр воды этому юноше обойдется в пять тысяч долларов и созданный им оазис вернет затраченные капиталы, через ИЗО лет (если не считать проценты). Пожелаем юноше успеха".
Это было шестьдесят лет тому назад. Бекмулатов только что вступал в ряды мелиораторов.
Проработав несколько лет по орошению пустынь, он увидел, что сотни новых оазисов, животноводческих хозяйств, обширные, тянувшиеся на десятки километров хлебные и хлопковые поля и бахчи, защитные лесные полосы не уничтожили пустыню. Она покрывалась зеленью лишь на полтора-два мeсяца. С мая-июня горячие пески вступали в свои права. Смерчами, ураганами врывались они в оазисы, в города, в заводские поселки, засыпали дороги и каналы, надвигались высокими барханами на лесозаграждения, и суховеями уносились в далекое Заволжье и на Кубань.
Водных ресурсов было недостатбчно в его родном краю. Реки сделали свое дело. Нужно было изыскивать новые источники для полного орошения пустыни.
В это-то время и выступил со своей идеей Измаил Ахун Бекмулатов.
- Пустыни уничтожить можно, и мы это сделаем, - сказал он в своей диссертации.
И шестьдесят лет своей жизни он отдал, чтобы доказать это.
Та водоносная шахта, о проекте которой с такой насмешкой отозвался заграничный журнал, была вырыта.
И хотя из нее не потекла река, о которой уже тогда думал Измаил Ахун, однако поднимаемые из глубин подземные воды создали большой прекрасный оазис с парками, прудами и садами, где зрели персики, апельсины, виноград. В этом оазисе и родился новый город Бекмулатовск, куда перешло управление водным хозяйством всего края.
Старый академик снова опустился в кресло.
Виктор Николаевич открыл дверь в кабинет. Бекмулатов не пошевелился. Его широкая спина и чуть опущенная голова были неподвижны.
-Здравствуй, отец,-тихо сказал Горнов.
Старик приподнял голову. В последнее время сон, глубокий и короткий, захватывал его внезапно среди работы. Но проходила минута-другая, он открывал глаза, бодрый, освеженный.
- Витя, - проговорил старик, протягивая к нему обе руки. - Совсем забыл отца. Застрял в своих лабораториях.
Ахун поднялся с кресла. Он положил обе руки на плечи приемного сына и с гордостью и довольной улыбкой смотрел на него.
Как походит Витя на своего отца! Такой же крепкий, широкогрудый, упорный и дерзкий. И эти смеющиеся морщинки в уголках глаз. Он был забавным мальчиком. Грозил надвигающемуся смерчу кулаком и кричал:
"Уйди! Не пущу!" Его забирали в охапку и уносили в палатки.
- Повидаться или дела?
- И повидаться, и дела,
- Садись, садись.
Старик еще раз обхватил сына за плечи, н, опираясь на него, грузно опустился в кресло.
- Рассказывай, как твой койперит? Почему больше не пишешь об уплотненной материи? Ждем, все ждем.
- А койперит ждет вас, инженеров, - сказал Виктор Николаевич.
- А что ему ждать? Милости просим. Давай только энергию, - все пустыни .покроем зеленым покровом.
Только плохо, сынок, мое дело, старею. А хотелось бы дожить до того дня, когда по пустыням потекут многоводные реки...
Ахун перевел взгляд на стену, где висело несколько планов строительства будущих водоносных шахт и комбинатов.
- Вот работаю, через месяц срок представления плана строительства новых шахт. Думал, жизнь кончена, а жизнь новая, большая только начинается. План мой пройдет, я знаю. А тогда на тридцать лет хватит ргботы, умирать опять нельзя.
-- Отец, я к тебе с одним проектом пришел. Посмотри!-сказал Горнов, протягивая отцу пакет.
- Ты хочешь, чтобы я сейчас просмотрел? Хорошо. Очень любопытно, чем ты занимался это время. Слышал от Веры, что ты окружил себя тайной. Посмотрим, посмотрим...
Добродушно приговаривая, Ахун развернул пакет, где лежала докладная записка Горнова.
Первые минуты он читал спокойно, несколько нахмурив седые брови, но вот широкая морщинистая шея его стала наливаться кровью.
Не отрываясь от чтения, он нажал кран сифона, стоящего в вазе со льдом, рука его дрожала. Налив воду, он залпом выпил ее.
- Так, - хрипло проговорил он и с сердцем отбросил от себя прочитанные листы.
Держась за ручки кресла, он с усилием поднялся и, выпрямившись во весь свой огромный рост, загремел:
- Ты хочешь превратить пустыни в сковороду для нагрева воды! Гениально! Да знаешь ли ты, что сотни гектаров заполярной тундры не стоят и одного га пустыни.
Лицо его покраснело. Засунув палец за ворот, он сильным рывком расстегнул сорочку и большими глотками стакан за стаканом до дна опустошил сифон.
- Отец, - проговорил Виктор Николаевич, - успокойся. Тебе вредно волноваться. Мой проект не разрушает твоих планов, он лишь...
Но старик не слушал. Громовой голос его, каким он когда-то командовал на стройках, наполнил комнату. Обнаженная грудь, покрытая черными волосами, тяжело вздымалась.
- Земли пустынь плодородны! Они тысячелетия копили свое плодородие, и всю жизнь я работал и завоевывал общее признание моей правды. Всю жизнь отдал, всю жизнь! А ты вносишь раскол. Кто мoг подумать! Сын, любимый сын, в котором я видел продолжателя моего дела...
