- Тебе холодно? - спросил Виктор Николаевич, обхватив рукой плечи жены. - Но как ты дрожишь, не вернуться ли в комнату?
- Нет, нет,-проговорила Вера Александровна.
- Подожди здесь, я отыщу лодку. На воде теплее.
Виктор Николаевич свернул к отлогому берегу пруда. Парк совсем затих. Только где-то из кустов доносился свист цикады. Воздух рассекали фосфорические огоньки ночных бабочек.
Скоро послышался всплеск весел. Горнов подтянул лодку, Вера Александровна села.
Лодка бесшумно отплыла от берега.
- Теперь тепло?
-Да, да.-Вера Александровна опустила руку в воду. - Какая теплая...
- Вот об этом я и пишу в своем проекте, - сказал Виктор Николаевич задумчиво. - Пруд это маленький аккумулятор тепловой энергии солнца. Днем он поглощает эту энергию. Сейчас он отдает ее обратно. А представь себе водный аккумулятор площадью в семьсот-восемьсот тысяч квадратных километров? Какое огромное количество тепла он будет поглощать и удерживать в себе! Этим теплом можно будет обогревать почти весь север.
Еще не понимая замысла мужа, Вера Александровна спросила:
- Но как же думаешь ты переправлять это тепло?
- Не спрашивай меня сегодня, - попросил Виктор Николаевич. - Скоро, очень скоро я тебе все сам расскажу. Размолвка с отцом меня взволновала. Он сказал, что я перескакиваю через пять столетий! А мне кажется, что мы уже сейчас можем ставить такие проблемы.
- Но сам ты веришь в осуществимость проекта? - тихо спросила Вера Александровна.
- Верю ли я? - в раздумьи проговорил Виктор Николаевич. - Я собрал консультации от множества ученых самых различных специальностей. Конечно, трудно предвидеть все. Я думаю об этом день и ночь, и голова моя порой раскалывается на части от всяких сомнений н возможных возражений.
Вера Александровна склонилась к плечу мужа. Она понимала его решимость и сомнения. Так было v тогда, когда он работал над открытием нового ядерного горючего-койперита.
- Помирись с отцом, - сказала она, коснувшись его руки.-Не действуй так резко. Он поймет в конце концов. Я знаю.
- Но и ты помоги мне в этом. Его крик и гнев вызывает во мне раздражение. Сегодня я говорил с ним нехорошо.
Горновы вернулись домой поздно. Вера Александровна несколько раз осторожно подходила к кабинету отца и приоткрывала дверь. Измаил Ахун спал, сидя в кресле. вон был тревожный. По временам он начинал беспокойно двигаться, из груди вырывалось тяжелое дыхание.
С глубокой нежностью и грустью Вера Александровна смотрела на отца.
РАЗДУМЬЕ
На следующее утро Виктор Николаевич улетел в Чинк-Урт, оставив жену с Измаилом Ахуном.
За всю свою жизнь он ни разу не переживал такого чувства одиночества.
"Кaк мог я так резко говорить с отцом, - думал он, ходя по кабинету взад-вперед. - Всю жизнь я вырабатывал характер, самообладание. И все это разлетелось ири первом столкновении с человеком, не согласным со мной. Отстаивать свой проект криками и злобой! Если бы я сдержал себя, постарался бы спокойно рассказать отцу свою идею, он понял бы, меня... Характер отца, как природа пустыни: то жжет огнем, то обдает холодом, то издает тихий шелест песка, то обрушивается ураганом и сметает все, что попадается на его пути. В последнее время он стал особенно горяч и вспыльчив. Но это понятно. Сколько сил он потратил на борьбу с теми, кте не понимал или не разделял его идеи.
Всех, кто стоял на дороге к осуществлению его планов, кто за сухими цифрами, за бухгалтерскими расчетами не видел огромной пользы, которую принесут новые реки, отец ненавидел или презирал;
А может быть этим-то чертам его воинствующей натуры и обязаны своим существованием и парк, и оазис, и многое, что создали мелиораторы под его руководством.
Ведь против его проектов восставали сотни крупных ученых. И все это снесено энергией, упорством, огромным трудом и знаниями людей, таких же сильных, смелых и упорных, как он... А сегодня отец отнесся ко мне так же, как всю жизнь относился к врагам своей идеи..."
Виктор Николаевич остановился, опустил голову. Затем снова зашагал по комнате.
- Отец сказал: "Ты перескочил через пять столетий". Значит он не считает мою мысль несбыточной фантазией. Значит, по его мнению, через пять столетии переделка климата страны все-таки будет возможна. Но почему через пять столетий? Чего не хватает нам для того, чтобы начать строительство сейчас же? Энергии? Энергия будет в количестве, какое потребуется. Техника, машины - дело изобретателей. Кадры? Они есть. Чего же нам не хватает?
Виктор Николаевич прошел в сад. Тихо журчали струйки фонтанов, в кустах роз и жасминов слышался тонкий писк колибри. В этой тишине чувство одиночества было еще тяжелее.
"Если бы отец понял меня, мы работали бы вместе".
Мыслями он перенесся в Бекмулатовск. Как любил он с малых лет кабинет отца, устланный мягкими коврами! Любил большой массивный стол, за которым, склонившись над бумагами, сидел отец, всегда в широкой полотняной блузе.
А он, Витя, притаясь где-нибудь в углу и почти не дыша, с каким-то благоговением следил за его движениями, прислушивался к шелесту бумаги.
- Ты здесь? - ласково спрашивал отец.
И Витя бежал и смело вскарабкивался к нему на кэлени.
- А что ты пишешь? Опять о реке? Какая она будет? Большая? забрасывал он Измаила Ахуна вопросами.
Он по опыту знал, что пока у них идет разговор о реках, отец не пошлет его спать.
Измаил Ахун начинал говорить. Ласково, тихо звучал его низкий басистый голос. И они мечтали.
- Ты будешь после меня строить новые реки?- спрашивал отец.
- После тебя не хочу. С тобой хочу.
Витя обхватывал руками широкую шею Измаила Ахуна и крепко прижимался к его щеке.
"И всему этому конец, - думал Виктор Николаевич, шагая между кустами и фонтанами сада. - Конец дружбе, быть может, конец любви".
Он знал натуру своего воспитателя. Упорную и яростную, часто гневную с теми, кто вставал у него на дороге... Скорее бы прилетала Вера...
Она снимет с души его тяжесть, которая давит его. Может быть, она и примирит его с отцом.
Вечером, когда спала жара, Виктор Николаевич вышел из дома.
Невдалеке, среди голого каменного плато, высилось огромным массивом серое здание лаборатории.
В гладких стенах этой металлической громады не было видно ни дверей, ни окон. Мрачность самого здания и местности вокруг него усиливалась окружавшими лабораторию черными колоннами с нарисованными белыми черепами.
Когда ночь поднималась из глубоких трещин каменного плато, когда черная тьма вбирала в себя силуэты далеких горных хребтов Порет-Дага, дом института Академии наук оставался наедине с этим угрюмым серым зданием. Тогда просыпались таинственные звуки ночи. Легкий, едва слышный шелест песка, потрескивание раскаленного за день камня, беззвучный полет мышей.
