Окружившие меня кавалеристы были одеты в сизую камуфляжку. Впереди ехал большой человек с большими мадьярскими усами.
- Андрей! - воскликнул он, спешиваясь.
Видимо он хорошо знал моего двойника из этого мира.
Мы обменялись рукопожатиями.
- Какими судьбами у нас? И, черт возьми, на редкость вовремя. У тебя талант такой, что ли? А, честно сказать, я думал, что ты погиб.
Я оценил ситуацию. Веселый Роджер на красных повязках красноречиво свидетельствовал, что я уже был не в Советском Союзе.
- Со мной что-то случилось. Я почти ничего не помню.
- И меня?
- Я сожалею.
- Тирасполь?! Потом Сараево?! Вуковар?!
- Мы вместе воевали?
- Да ты совсем обалдел! - Последнюю фразу мне пришлось литературизировать. - Да это же я, Александр!
Забыл, как выносил меня из боя под огнем усташей?! Это мой друг, - эти слова уже относились к его товарищам, - Вместе воевали.
Я представил себе, как тащу эту на себе эту тушу, килограмм сто, если не больше, и мне стало жалко себя из этого мира.
- Ладно, пойдем. У нас тут недалеко база. Можно пройти пешком. Никита, - он обратился к спешившемуся рядом парню, - собери парашют моего друга и проследи за моим Буцефалом.
И мы пошли к их базе. По дороге он мне рассказал нечто, что было бы весьма занимательным, если бы не было правдой. Оказывается, они задумали восстание.
***
- Регулярная армия раздавит вас в два счета - говорил я ему, - Сколько вас? Человек двести - максимум.
- Ты не прав. В регулярном войске тоже русские люди. Они не пойдут против своих.
- "В ребенка стрелять и король не посмеет". Вспомни Белый Дом.
- Тогда было другое время. Теперь мы можем победить.
- Вы же лучшие люди. Подумай, кто будет спасать Россию, когда вас раздавят!
Я пытался переубедить его хотя бы таким образом, ибо прекрасно понимал, что любые другие аргументы были тщетны. Да и этот, если честно, тоже.
- А будет ли что спасать, если мы не выступим?
Это был сложный вопрос.
- Ты можешь присоединиться к нам или уйти. Выбор - за тобой.
***
Я чувствовал себя, как лейтенант Шмидт перед восстанием. Пойти за этими людьми значило практически верную гибель, не пойти - значило предать самого себя.
Пусть они не во всем правы, но они собирались воевать за Россию. Уже воевали на земле Молдавии и Югославии и, наконец, решились на последний бой...
Я мог уйти. Атаман сдержал бы слово.
Где-то далеко меня ждал дом. Может быть, и Лора... Кто мог знать, как мне удалось устроить жизнь в этом мире? Но... Это все было вилами на воде писано. Здесь же меня звали к себе настоящие люди. И я не мог не пойти с ними. Даже если это была верная смерть.
***
Я ходил по базе, смотрел на этих людей, а они на меня. Это были хорошие, я бы сказал, красивые, люди, и мне было страшно жаль, что через каких-то несколько дней их должна была ждать верная смерть. Но теперь моя судьба была неразрывно связана с ними, и я решил сделать все возможное, чтобы не быть среди них чужим. Это было тяжело. Я отличался от них национальностью, и это находило еще какое отражение на моем лице. Я отличался от них социальным статусом, и это находило отражение в каждом моем слове и движении. Я был другим. И, вероятно, чужим...
Однако рекомендации атамана все же сделали свое дело. Он для своих людей был почти богом и, черт побери, скорее всего, заслуживал этого. Его реверсы к нашим приднестровским и югославским приключениям напоминали отрывки из героического романа.
- У меня амнезия. Смешно и даже стыдно признаваться в этом мыльнооперном диагнозе, но это так.
- Может быть, они над тобой поработали?
Психотропное оружие?
- Я скажу честно: не знаю. Я просто забыл половину жизни и вынужден жить сегодняшним днем.
- Ладно, мы еще повоюем! "Из худших выбирались передряг!"
- "Но с ветром худо, и в трюме течи..."
- А говоришь, что все забыл!
Видимо, мы пели когда-то эту песню на передовой.
***
Потом пошла официальная часть моей регистрации как воина Русского Войска.
- Андрей, кстати, как там тебя по батюшке? - спросил меня Никита, один из ближайших соратников атамана.
- Анри Леонардович, - я не стал скрывать свое настоящее имя, - Андрей я в православном крещении.
- Ты что, француз?
Все сидящие рядом почему-то рассмеялись.
- Нет. И не русский, и не тот, о ком ты сейчас подумал, - тут я назвал свою национальность. Я умышленно ее здесь не привожу. Россия - страна многонациональная. Кавказ тоже. Так пусть же останется неясность в этом вопросе. - Этнически я - мусульманин. Наполовину. Но принял православие, когда поехал отстаивать права сербов Боснии и Хорватии.
- Ты тогда, кажется, якшался с баркашовцами, - полуспросил, полупроконстатировал атаман.
Я кивнул. Видимо он знал это лучше меня.
Дальше мне выписали их Военный Билет и устроили торжественное вручение, плавно перетекающее в не менее торжественное обмытие, которое взял на себя атаман.
Я и не заметил, как моя норма оказалась безнадежно перебранной, и я начал засыпать прямо за столом. Сказав:
"Все нормально!" - я отправился на диван. Но даже сквозь пьяную дремоту я продолжал слышать разговор, тем более, что он касался меня.
- Мы не можем ему доверять, - тихо сказал Никита.
- Я хорошо его знаю, - возразил ему Александр. - Он не продаст.
- Он появился ниоткуда, буквально с неба свалился. Гонит какую-то пургу про амнезию. Может, его в ФСК зомбировали?
- Черт возьми! - выругался атаман. - Эти нелюди на все способны. Но я знаю людей. Нас и так мало. А такие, как этот вот на дороге не валяются. Ты не смотри, что он - интеллигент.
Помнишь, у Высоцкого "Если ж он не скулил, не ныл, Пусть он хмур был и зол, но шел, А когда ты упал со скал, Он стонал, но держал" это про него. Хоть он и интеллигент, он - свой парень.
Черт побери, мне было чертовски приятно слушать про себя такие вещи! Видимо, и в этом мире я успел покрыть свое имя славой, не в пример моему собственному.
***
Часы пробили срок.
- С Богом, - сказал атаман, и все началось.
К шести утра весь город вместе с казармами был наш. Часть солдат и милиции перешла на нашу сторону, остальные разбежались. Это напоминало Триумфальное шествие.
После митинга на площади начался погром.
Вы правильно поняли, какой. Я был против него, но кто меня спрашивал?
Тем более, что и моя пятая графа с северокавказской национальностью в данном случае была отнюдь не идеальна.
И я просто ушел в сторону. Я понимал, что, как всегда, в первую очередь всегда бьют не тех, кто набедокурил, а их бедных соплеменников, которые и сами-то не очень-то разжились от всего этого. Но как я мог объяснить это моим новым товарищам! Атаман меня понимал, но и он должен был считаться со своими штурмовиками.
