— Больше вы не сможете дурачить меня. Теперь я хотя бы знаю, кто я.
— Но, Мама Орчиз… — начала одна.
— Хватит! — резко прервала я ее. Острая жалость к себе сменилась горечью и обидой. — Никакая я не мать. Мне просто не повезло! У меня… был муж… очень недолго и я… я хотела чтобы у меня были дети от него — хотела и только!..
Последовала пауза, довольно странная пауза. Я ждала каких-то перешептываний, реплик, но, казалось, меня просто не услышали… или не поняли. Наконец та, что лежала на соседней койке решилась.
— Что такое «муж»? — спросила она мягко, с легким недоумением.
Я пристально вгляделась в лицо каждой: ни на одном не было намека на насмешку, не было ничего, кроме удивленного детского недоумения. Я была на грани истерики, но каким то образом мне удалось взять себя в руки. «Раз эта чертова галлюцинация не уходит, — подумала я, — что ж будем играть в эту игру дальше и посмотрим, чем она кончится». С самым серьезным видом я принялась объяснять им, подбирая простые слова и понятия:
— Муж — это тот мужчина, которого женщина выбирает себе…
Судя по их лицам, они ничего не поняли, но не прерывали меня, пока я сама не остановилась. Моя соседка по койке спросила крайне озадаченным, но по-прежнему мягким и участливым тоном:
— Что такое «мужчина»?
После окончания моей речи воцарилось гробовое молчание. Но меня сейчас занимало другое…
Теперь я знала, что меня зовут Джейн. Еще раньше меня звали Джейн Саммерс, потом, выйдя замуж за Дональда, я стала Джейн Уотерлей. Мне было… мне было двадцать четыре, когда мы поженились, и… двадцать пять, когда Дональд погиб, через шесть месяцев после нашей свадьбы. Все. На этом все кончалось. Мне казалось, это было вчера, но ничего больше я не помнила.
До этого момента память вернулась ко мне полностью: родители, друзья, дом, школа, практика, работа в Рэйчестерской больнице. Я вспомнила, как впервые увидела Дональда, когда его привезли к нам со сломанной ногой, и все что у нас было дальше…
Я вспомнила, какое лицо должна была увидеть, глядя на себя в зеркало, более удлиненное, покрытое легким загаром, рот — меньше, волосы слегка вьющиеся, глаза — карие, широко посаженные, взгляд — тоскливый… Теперь я знала, как должна была выглядеть вся — чуть вытянутая, длинноногая, с маленькой грудью. Хорошее, нормальное тело, просто нормальное, обычное, которое я принимала, как должное, пока Дональд своей любовью не заставил гордиться им…
Я взглянула на колыхающуюся массу, закрытую розовым сатином, и меня захлестнула волна жуткого отчаяния: если б только сейчас со мной оказался Дональд, он любил бы меня, ласкал, утешал и, главное, сказал бы, что я не такая, что все это только кошмарный сон… И в то же время одна мысль о том, что Дональд может увидеть меня такую, привела в ужас. Потом я вспомнила, что Дональд уже никогда не увидит меня никакую, и слезы вновь потекли из глаз.
Пятеро соседок продолжали молча лежать и смотреть на меня широко раскрытыми глазами. Так прошло примерно полчаса, а потом дверь отворилась, и в палате появилась целая команда маленьких женщин в белом. Я заметила, что Хэйзел сначала хотела что-то сказать «командирше», но потом, видимо, передумала. К каждой койке подошли по две карлицы, синхронно откинули покрывала, засучили рукава своих комбинезонов и принялись за массаж.
Поначалу это было даже приятно: действовало успокаивающе и расслабляло. Но чем дальше, тем меньше мне это нравилось, пока наконец не стало просто больно.
— Хватит! — резко сказала я.
Карлица остановилась, как-то безлико улыбнулась и продолжила.
— Я сказала, хватит! — повторила я громче и оттолкнула ее.
Мы встретились взглядами: в ее глазах были обида и укор, хотя на губах по-прежнему профессиональная улыбка. Она застыла в нерешительности и глянула на свою напарницу.
— И вы тоже! — добавила я. — Достаточно.
Вторая карлица даже не повернула головы, продолжая работать руками. Первая, поколебавшись секунду, подошла ко мне и… вновь принялась за дело. Я приподнялась и толкнула ее сильнее. Наверное, в этой руке, похожей на окорок, было гораздо больше силы, чем я думала: от моего толчка она отлетела на середину комнаты и упала.
Все в палате на мгновение застыли, но пауза была короткой: карлицы вновь принялись за работу. Я оттолкнула и вторую массажистку, процедив сквозь зубы:
— Держись от меня подальше!
Они остановились, глядя друг на друга непонимающими, тоскливыми и испуганными глазами. К нам приблизилась «командирша» — с розовым крестом на груди.
— Что случилось, Мама Орчиз? — спросила она.
Я сказала, что мне больно. Лицо ее выражало удивление.
— Все верно. Так и должно быть. Это нужно.
— Может, и так, но мне это не нужно, — твердо ответила я, — и больше они со мной этого делать не будут.
— Орчиз свихнулась! — раздался голос Хэйзел. — Она тут рассказывала нам отвратительные гадости!.. Она явно помешанная!
Маленькая женщина посмотрела на нее, а потом на всех остальных: кто-то утвердительно кивнул, другие отводили глаза, но на всех лицах было какое-то отвращение. Тогда она посмотрела на меня долгим, изучающим взглядом.
— Вы, двое, ступайте с докладом, — обратилась она к маленьким массажисткам, и, когда те, плача, вышли из комнаты, вновь окинула меня долгим и внимательным взглядом.
Через несколько минут все остальные массажистки закончили работу и ушли, нас опять было шестеро. Молчание прервала Хэйзел.
— Поганая выходка, — бросила она. — Мальки делали то, что им положено, и только.
— Может, им это и положено, но мне это не нравится, — сказала я.
— И поэтому бедняжек теперь должны избить. Но я думаю, тут опять сработает «потеря памяти» — ты ведь просто забыла, что обслугу, если она расстроит чем-то Маму, бьют? — с едкой иронией осведомилась Хэйзел.
— Бьют? — с трудом выговорила я.
— Бьют! — передразнивая мой сдавленный голос, ответила она. — Но ведь тебе-то все равно, что с ними делают. Уж не знаю, что с тобой случилось, но как бы там ни было… Я тебя всегда недолюбливала, Орчиз, хотя остальные считали, что я не права. Ну, уж теперь-то мы все убедились!..
Никто не возразил, и я поняла, что все в душе согласны с ней. Это было тяжелое чувство, но, к счастью, меня отвлекли от него распахнувшиеся двери.
В палату вошла старшая ассистентка с шестью карлицами, но на этот раз с ними была властная красивая женщина лет тридцати, при виде которой я испытала невольное облегчение: она не была ни амазонкой, ни карлицей, ни громадиной — на фоне остальных, правда, она выглядела чересчур высокой, но на самом деле — нормальная молодая женщина с приятными чертами лица, коротко остриженными каштановыми волосами, в черной юбке, видневшейся из-под белого халата. Старшей ассистентке приходилось почти бежать, чтобы поспевать за женщиной — она забавно семенила рядом бормоча: «Только что из Центра, Доктор».
