Женщина остановилась возле моей койки, карлицы сгрудились за ее спиной, неодобрительно посматривая на меня. Она всунула мне в рот термометр и пощупала пульс. Потом деловито осведомилась:
— Головная боль? Боли? Если есть, где?
Она внимательно оглядела меня. Я тоже не сводила с нее глаз.
— Тогда почему… — начала было она.
— Она свихнулась! — раздался голос Хэйзел. — Она говорит, что потеряла память и не знает нас.
— Она говорила об ужасных отвратительных вещах! — добавила ее соседка.
— У нее бред! — опять послышался голос Хэйзел. — Она думает, что умеет читать и писать.
При этих словах женщина улыбнулась.
— Это правда? — спросила она.
— Но почему бы мне не… впрочем, это ведь легко проверить.
По-видимому, она не ожидала такого ответа, на секунду замешкалась, но быстро взяла себя в руки. На ее губах заиграла усмешка.
— Очень хорошо, — сказала она тоном, которым обычно разговаривают с расшалившимися детьми, достала из кармана миниатюрный блокнот и протянула его мне вместе с карандашом. Мне неудобно было держать карандаш, тем не менее я довольно четко вывела: «Я сама понимаю, что брежу и вы — часть этого кошмара».
Хэйзел хихикнула, когда я возвратила блокнот и карандаш женщине врачу. Та взглянула мельком на него и челюсть у нее, конечно, не отвисла, но усмешка мгновенно сползла с губ. Она посмотрела на меня пристально, очень пристально, а все остальные, видя выражение ее лица, затихли, как будто я показала здесь какой-то сверхъестественный фокус. Врач повернулась к Хэйзел:
— О чем она вам говорила? Какие «отвратительные» вещи?
— Ужасные вещи! — не сразу ответила Хэйзел. — Она говорила о… людях, как о животных. Что они… Ну, что они двуполые. Это было отвратительно!..
Врач секунду колебалась, потом повернулась к старшей ассистентке.
— Отвезите ее в смотровую.
Когда она вышла, «карлицы» засуетились вокруг меня, подкатили к постели низенький «троллик», помогли мне перевалиться на него и вывезли из палаты.
Я оказалась в маленькой комнате с розовыми обоями. Напротив меня сидела врач с блокнотом и карандашом в руках. Выражение ее лица было мрачно-сосредоточенным.
— Итак, — проговорила она, — кто рассказал вам всю эту чушь о двуполых людях? Мне нужно знать ее имя. Где вы проводили отпуск после Клиники?
— Не знаю, — ответила я. — Эта галлюцинация, или бред, или словом, этот кошмар начался в том месте, которое вы называете Центром.
Она покраснела от гнева, но сдержалась и спокойно произнесла:
— Послушайте, Орчиз, вы были в полном порядке, когда вас шесть месяцев назад увозили отсюда в Клинику, где вы родили детей, как положено. Но… В этот период кто-то напичкал вам голову всей этой галиматьей и научил вас читать и писать. Теперь вы мне скажете, кто это сделал. Причем хочу предупредить, что со мной номера с «потерей памяти» не пройдут.
— Ох, ради бога, пошевелите же своими мозгами! — устало выговорила я.
— Я могу выяснить в Клинике, куда они вас посылали. И могу выяснить в Доме Отдыха, кто были ваши соседи, но я не хочу попусту терять время. Поэтому я прошу вас сказать мне это. Вы скажете это сами, Орчиз, мы не хотим прибегать к другим мерам, — веско закончила она.
— Вы не там ищете. — Я покачала головой. — Галлюцинация началась в Центре. Как это произошло и что было с Орчиз до того, я не могу вам сказать просто потому, что не помню.
Она была явно чем-то озадачена, поразмышляла секунду, потом нахмурилась.
— Какая галлюцинация?
— Как какая? Все это… и вы в том, числе. — Я обвела рукой все, что меня окружало, — это громадное тело, эти малютки… вообще все. Очевидно, все это спроецировало мое подсознание, и теперь меня это очень тревожит, потому что… потому что это никак не похоже на результат подавления желаний…
Она смотрела на меня широко открытыми от изумления глазами.
— Кто, черт возьми, говорил вам о подсознании, подавлении желаний и вообще?..
— Не понимаю, почему в… пусть галлюцинации, но почему я обязательно должна быть невежественной тупицей? — возразила я.
— Но Мама не может ничего знать о таких вещах. Ей это не нужно!
— Послушайте! — Теперь мне пришлось набраться терпения. — Ведь я уже сказала вам и говорила тем несчастным в палате: никакая я не Мама. Я самая обыкновенная МБ, и мне просто не повезло, со мной что-то случилось… какой-то кошмарный сон.
— Эм бэ? — недоуменно переспросила она.
— Ну, да. Бакалавр медицинских наук. Я занимаюсь медициной, — пояснила я.
Она не отрывала от меня своих изумленно вытаращенных глаз.
— Вы утверждаете, что вы врач?
— Ну… у меня нет своей практики, но… да, конечно, — ответила я.
От ее прежней уверенности почти не осталось следа.
— Но… это же абсурд, — в каком-то странном замешательстве пробормотала она, — вам с самого начала было предназначено стать Мамой! И вы можете быть только Мамой… Достаточно на вас посмотреть!..
— Да, — вздохнула я, — достаточно посмотреть… Так смотрите же!.. Посмотрите как следует!..
После этого возникла недолгая пауза.
— Знаете, — прервала я молчание, — мне кажется, вряд ли мы что-нибудь выясним, если будем говорить друг другу лишь «чушь» и «абсурд». Может, будет разумнее, если вы объясните мне, куда я попала и кто я, по-вашему. Это может как-то всколыхнуть мою память.
— Лучше будет, если сначала вы расскажете мне, что вы уже помните, и поподробнее, — парировала она после секундного колебания. — Это поможет мне понять, что вас удивляет и кажется кошмаром.
— Хорошо, — подумав, согласилась я и начала как можно подробнее, стараясь ничего не упустить, рассказывать ей всю биографию вплоть до того страшного дня, когда самолет Дональда потерпел аварию…
Было ужасно глупо, с моей стороны, попасться на эту удочку. Конечно, она с самого начала не собиралась отвечать ни на один из моих вопросов. Выслушав мой рассказ, она молча вышла из комнаты, оставив меня, задыхающуюся от бессильной ярости.
Я дождалась, пока в коридоре стало очень тихо. Музыка умолкла. Одна из маленьких ассистенток зашла на секунду, как ни в чем не бывало, с любезной и безликой улыбкой осведомилась, не нужно ли мне чего-нибудь, и тут же исчезла. Я выждала еще примерно полчаса, а потом собралась с силами и попыталась встать. Это далось мне с колоссальным трудом. Наконец мне удалось принять вертикальное положение, я медленно подошла к двери, чуть-чуть приоткрыла ее и прислушалась. Из коридора не раздавалось ни звука. Я решила выйти и осмотреться. Все двери в палаты были закрыты. Прикладывая поочередно ухо к каждой двери, я слышала за ними мерное тяжелое дыхание и больше никаких звуков. Коридор несколько раз сворачивал в разные стороны, я медленно одолела его и очутилась перед парадной дверью, немного постояла в нерешительности, оглядываясь по сторонам и, прислушиваясь, потом распахнула ее и вышла наружу.
