Она завершила танец, сгруппировавшись всем телом, со склоненной головой -изысканно усмиренная в своей попытке преодолеть гравитацию. Я не мог не зааплодировать. Нелепо, конечно, но я ничего не мог поделать с собой.
— Спасибо, Чарли.
— Будь я проклят. Вес — это действительно действие. Я было подумал, ты сошла с ума, когда услышал название.
— Это и правда одно из самых сильных действий в танце — самое сильное, я полагаю; и ты можешь заставить его перейти в любое движение, делать все, что угодно.
— Почти все.
— То есть?
— «ВизьюЭнт» вернула наш контракт.
— Ох.
Глаза ее не выразили ничего, но я знал, что именно она должна была подумать.
— Ладно, кто следующий в списке?
— Никого.
— О, — теперь я увидел реакцию. — О..
— Нам нужно было помнить. Великие артисты никогда не удостаивались почестей при жизни. Нам нужно помереть на месте — тогда все будет в порядке.
По-своему я пытался крепиться — ради нее. Она знала это и попыталась крепиться ради меня.
— Может быть, нам следует заняться страховкой смерти артистов, — сказала она. -Мы платим клиенту премию за право управления его имуществом и гарантируем, что он обязательно умрет.
— Да, так трудно пролететь. А если он станет знаменитостью при жизни, он может выкупить страховку.
— Жуть. Давай оставим эту тему, пока я не умерла со смеху.
— Ага.
Долгое время она молчала. Мысли мои крутились с бешеной скоростью, но, похоже, что-то в машинке испортилось — крутились они на месте. В конце концов она встала, выключила стерео, из которого доносился шорох закончившейся ленты. Послышался громкий щелчок.
— Норри приобрела участок на острове принца Эдуарда, — сказала она, стараясь избежать моего взгляда. — Там есть дом.
Я пытался отвлечь ее, использовав прием из старой шутки о ребенке, убиравшем в цирке слоновник, отец которого предлагал забрать его и устроить на приличную работу.
— Что? Бросить шоу-бизнес?
— К черту шоу-бизнес, — спокойно сказала она. — Если я поеду на остров сейчас, может быть, вовремя расчистят и вскопают землю, чтобы посадить сад. — Выражение ее лица переменилось. — А как ты?
— Я? Со мной все будет в порядке. Меня приглашали обратно в ТДТ.
— Это было полгода назад.
— Они приглашали опять, на прошлой неделе
— А ты ответил «нет». Идиот.
— Может быть, и так. Может быть.
— Вся эта проклятая затея была пустой тратой времени. Всего этого времени. Всех этих сил. Всей этой работы. С таким же успехом я могла бы заниматься фермой на острове — сейчас земля бы уже хорошо родила. До чего же все было напрасно, черт возьми, Чарли.
— Нет, я так не думаю, Шера. Конечно, банально говорить, что «ничего не проходит даром», но.. ну, это как танец, который ты только что танцевала Может быть, гравитацию победить невозможно -но попытка совершить это, прекрасна.
— Да, я знаю. Вспомни «Лайт бригейд». Вспомни «Аламо». Они пытались.
— Она горько рассмеялась.
— Да. И Иисус из Назарета тоже пытался. Ты делала это ради заработка или потому что это нужно было сделать? Даже если больше ничего у нас нет, у нас записано несколько сотен тысяч метров самых прекрасных танцев, коммерческая ценность которых равна нулю, а истинная не поддается исчислению; и, по-моему, это не напрасная трата. Теперь все позади, и нам обоим нужно начинать что-то другое, но это не было потерей. — Я обнаружил, что кричу, и замолчал.
Она сжала губы. Но через некоторое время попыталась улыбнуться.
— Ты прав, Чарли. Это было не напрасно. Я стала танцевать лучше, чем когда-либо.
— Еще бы, черт возьми! Ты преобразовала хореографию.
Она уныло улыбнулась.
— Да уж. Даже Норри думает, что это тупик.
— Это не тупик. Поэзия не ограничивается хайку и сонетами. Танцоры не должны быть роботами, выполняющими телами заученные движения.
— Они должны, если хотят зарабатывать на жизнь.
— Давай попытаемся через несколько лет. Может быть, тогда они будут готовы.
— Конечно. Подожди, я принесу нам чего-нибудь выпить.
Я спал с ней той ночью, в первый и последний раз. Утром я разломал декорации в гостиной, пока она упаковывала вещи. Я обещал писать. Обещал приехать и навестить, когда смогу. Я отнес ее сумки вниз, к машине, и затолкал внутрь. Поцеловал ее и помахал рукой на прощание. Пошел поискать чего-нибудь выпить, а в четыре часа утра на следующий день какой— то козел решил, что я выгляжу достаточно пьяным, и я разбил ему челюсть, нос и сломал два ребра, а потом упал рядом и заплакал. В понедельник утром я показался в студии со шляпой в руке, во рту у меня было, как в пепельнице автовокзала; я пополз на мою старую работу. Норри не задавала никаких вопросов. Что касается повышения цен на еду, то я прекратил есть что бы то ни было, кроме бурбона, и через полгода меня вышвырнули с работы. Так оно все и шло достаточно долго.
Я никогда не писал ей. После слов «Дорогая Шера…» я застревал.
Наконец я дошел до того состояния, когда продают видеоаппаратуру, чтобы надраться, но где-то внутри у меня щелкнуло реле, и я взял себя в руки. Аппаратура — это было все, что у меня осталось от жизни. Поэтому вместо ломбарда я пошел в местное отделение «Анонимные алкоголики» и протрезвел. Вскоре моя душа онемела и я перестал вздрагивать от боли, когда просыпался. Сотни раз я хотел стереть записи Шеры, которые все еще держал у себя — у нее были свои собственные копии, — но так и не смог. Время от времени я задумывался, что делает она, но не в силах был это выяснять. Если Норри и знала что-либо, она мне ничего не рассказывала. Она даже попыталась в третий раз восстановить меня на работе, но это уже было безнадежно. Репутация — ужасная штука после того, как вы ее потеряли. Мне повезло, что я нашел работу на образовательной телестанции в Нью— Брунсвике. Длинными были эти два года.
Видеотелефоны появились к 1995 году, я приобрел один и подключил его, не поставив в известность и не получив разрешения телефонной компании, которую ненавижу по-прежнему больше всего на? свете. Однажды вечером,
— дело было в июне, — маленькая лампочка, которую я поставил вместо проклятого звонка, начала медленно разгораться и гаснуть. Я включил звук на прием, включил также экран — на случай, если собеседник тоже имеет видеотелефон.
— Алло?
У нее действительно тоже был видеотелефон. Когда появилось лицо Шеры, мне в желудок рухнул ледяной куб страха, потому что я только было перестал видеть ее лицо повсюду, когда бросил пить — а в последнее время я подумывал, не стать ли снова на эту дорожку. Когда я моргнул, а она все еще оставалась там, мне стало самую малость легче, и я попытался заговорить.
