Нортон откинулся на спинку стула, сцепив пальцы обеих рук.
— Думаете, я подкуплю кого-то, чтоб он походатайствовал за вас? Или дам на лапу кому-нибудь в институте, чтобы вы продлили жизнь, минуя ходатайство?
— И та и другая мысль заслуживает внимания,— согласился сенатор.
— А если меня поймают на этом, что тогда? Отлучение от человечества? Благодарю, сенатор, я в такие игры не играю.
Сенатор невозмутимо взглянул в лицо человека, сидящего по другую сторону стола, и тихо произнес:
— Сто тысяч,— Вместо ответа Нортон расхохотался.— Хорошо, полмиллиона.
— А отлучение, сенатор? Чтобы принять такой риск, овчинка должна стоить выделки.
— Миллион,— заявил сенатор.— Но это мое последнее слово.
— Миллион сию минуту,— сказал Нортон,— Наличными. Никаких расписок. Никаких банковских отметок о переводе. Еще миллион, когда и если я сумею выполнить поручение.
Сенатор неторопливо поднялся в полный рост, поднялся с непроницаемым лицом, изо всех сил скрывая охватившее его возбуждение. Нет, не возбуждение, а неистовый восторг. Но голос у него даже не дрогнул.
— Я соберу миллион к концу недели.
— Тогда я и начну наводить справки.
Когда сенатор вышел на улицу, в его походке была упругость, какой он не помнил годами. Он шагал быстро, уверенно, помахивая тростью.
Эти исчезнувшие Карсон, Гэллоуэй и Гендерсон ушли со сцены точно так же, как придется уйти ему, едва он получит свои вожделенные сто лет. Они сварганили себе фальшивое объявление о смерти, а сами сгинули с глаз долой, надеясь дожить до дня, когда бессмертие начнут раздавать всем подряд по первому требованию.
Каким-то образом они добились нового продления, нелегального,— ведь ходатайство нигде не зарегистрировано. И кто– то обстряпал им это. Более чем вероятно — Нортон.
Только они напортачили. Старались замести следы, а на деле лишь привлекли внимание к своему исчезновению. В таких предприятиях нельзя допускать ни малейшей промашки. Впрочем, человек тертый и заранее все продумавший не промахнется.
Вытянув дряблые губы, сенатор принялся насвистывать какой-то мотивчик.
Нортон, конечно же, мошенник. Прикидываясь, что не знает, как взяться за поручение, что боится отлучения от человечества, он лишь взвинчивал цену.
Сенатор криво усмехнулся: сумма, запрошенная Нортоном, означала, что он останется почти без гроша. Но игра стоит свеч.
Чтобы наскрести столь внушительную сумму, потребуется немалая осторожность. Придется собирать ее по частям — немножко из одного банка, немножко из другого, чередуя изъятие вкладов с погашением ценных бумаг, а то и призаняв кое-что по мелочи, чтоб избежать лишних вопросов.
На углу он купил газету и подозвал такси. Откинувшись на сиденье, сложил газету пополам и начал, как всегда, с первой колонки. Снова конкурс здоровья. На сей раз в Австралии.
«Здоровье,— подумал сенатор.— Просто помешались они на здоровье. Культ здоровья. Центры здоровья. Клиники здоровья…»
Эту колонку он пропустил и принялся за вторую. Заголовок гласил:
ШЕСТЬ СЕНАТОРОВ ПОЧТИ НЕ ИМЕЮТ ШАНСОВ НА ПЕРЕИЗБРАНИЕ
Сенатор негодующе фыркнул. Один из шестерых, разумеется, он сам.
Ну а если по существу, ему-то что за печаль? К чему лезть из кожи и пытаться удержать за собой сенаторское кресло, в котором он не собирается больше сидеть? Он намерен заново помолодеть, намерен строить жизнь заново. Уехать куда-нибудь за тридевять земель и стать другим человеком.
Совершенно другим. Подумать об этом и то приятно. Сбросить с себя шелуху старых связей, опостылевшее за долгие века бремя ответственности.
Нортон взялся за дело. Нортон не подведет.
М-р Миллер. И все-таки мне непонятно, где тут граница. Вы предложите продлить жизнь кому-то, а он захочет, чтобы вы заодно продлили жизнь его жене и детишкам. А жена, в свою очередь, захочет, чтобы вы продлили жизнь тетушке Минни, детишки захотят, чтобы вы продлили жизнь их любимому песику, а песик захочет…
Председательствующий м-р Леонард. Вы утрируете, мистер Миллер.
М-р Миллер. Мне, уважаемый, непонятно, что это значит. Вы тут в Женеве привыкли перекидываться заумными словечками, морочить людям головы. Нынче пришла пора объяснить все простому народу простым языком.
Из стенографического отчета о заседаниях подкомиссии по делам науки комиссии по социальному развитию при Всемирной палате представителей.
— По правде говоря,— сказал Нортон,— впервые в жизни сталкиваюсь с чем-то, чего не могу устроить. Попросите меня о чем угодно еще, сенатор, и я достану вам искомое из-под земли.
Сенатор почти лишился дара речи.
— Так, значит, у тебя ничего не вышло? Но как же, Нортон, ведь доктор Карсон, и Гэллоуэй, и Гендерсон… Кто-то же позаботился о них…
— Только не я,— покачал головой Нортон.— Я про них и не слыхивал.
— Тогда кто же? Они исчезли…
Голос изменил сенатору, он ссутулился в кресле и вдруг осознал правду — правду, которой раньше не хотел видеть.
«Слепец! — обругал он себя.— Безмозглый слепец!..»
Да, они исчезли — вот и все, что о них известно. Они объявили о собственной смерти, но не умерли, а исчезли. Он убедил себя, что они исчезли, так как сумели нелегально продлить себе жизнь. Но это же чистейший самообман! Такой вывод не подкреплялся фактами, да что там, для такого вывода не было ровным счетом никаких оснований.
«Будто нельзя придумать иных причин,— упрекнул себя сенатор,— иных обстоятельств, которые побудили бы человека заметать следы, объявив о собственной смерти!..»
Однако ведь все и вправду так хорошо сходилось…
Им продлевали жизнь, а затем не возобновили ходатайства. Точно так же, как продлевали жизнь и ему самому, а теперь перестали.
Они ушли со сцены. Как ушел бы со сцены и он сам, если бы ухитрился вновь отсрочить свой конец.
Все сходилось так хорошо — и все оказалось блефом.
— Я перепробовал все известные мне каналы,— сказал Нортон,— Подъезжал ко всем и каждому, кто мог бы дать ходатайство на ваше имя, а они поднимали меня на смех. Этот номер пытались провернуть задолго до нас с вами, и у него не осталось шансов на успех. Если организация, выдавшая первоначальное ходатайство, отвернулась от вас, ваше имя вычеркивается из списка автоматически и навсегда.
Пытался я и прощупать персонал института — тех, кто, по моим соображениям, мог бы клюнуть,— но они неподкупны. За честность им платят добавочными годами жизни, и среди них нет дураков, согласных променять годы на доллары.
— Похоже, вопрос исчерпан,— произнес сенатор устало,— Можно бы и предвидеть, что все обернется именно так,— Он тяжело поднялся с кресла и посмотрел на Нортона в упор,—
