Мы доехали до двенадцатого этажа под звуки успокаивающей мелодии, которую Брайан принялся мычать себе под нос. В этот раз душить мне его не хотелось – слишком сильно я был озабочен тем, что поджидало нас впереди.
Когда двери отворились, Брайан поднял руку и снова пошел вперед с пистолетом наперевес – только вернулся почти сразу.
– Скорее, брат, – прошипел он, торопливо меня подзывая.
Я вышел из лифта и тут же увидел, что его так встревожило. Комната 1221 была второй по счету, справа от лифтов, и дверь ее была приоткрыта на несколько дюймов. Уже издалека я почувствовал запах пороха и вдруг заметил между дверью и дверным косяком человеческую руку. Она не шевелилась. Я оглядел коридор. Ведь кто-то должен был что-нибудь услышать! Но никаких признаков жизни и никаких криков вроде «Полиция!» или «Помогите» или хотя бы «Какого?…» слышно не было. Все остальные двери на этаже были накрепко закрыты. Казалось невозможным, что никто ничего не услышал, – да это и было невозможным! Но таков Майами двадцать первого века: если слышишь выстрелы, жалостливые крики о помощи и стук тел об пол – запирай дверь на все засовы и врубай погромче телевизор. В очередной раз я испытал странный прилив гражданской гордости. Вот он, город Декстера.
Но любовь к родному городу не спасет меня, если в номере 1221 еще хоть кто-нибудь дышит. Я вынул свой «ругер» и пошел вслед за Брайаном по обшарпанному ковру к приоткрытой двери. Осторожно выставив перед собой пистолет, Брайан распахнул дверь ногой. Он загородил меня собой, действительно пытаясь защитить. Пока он направлял пистолет влево и вправо, я мог лишь смотреть ему в спину. Потом он резко остановился и опустил оружие.
– Н-да, план твой сработал слишком хорошо, братишка, – сказал он, отходя в сторону.
Я вошел в комнату. Тело, лежавшее у дверей, принадлежало второму мафиози, которого Брайан не знал. Вместо левого глаза у мужчины зияла большая кровавая дыра, подсказывавшая, что он уже не поднимется. Позади него, возле кровати, расположились остальные гости вечеринки. Цезарь, «очень опасный человек», оказался не таким уж опасным. Он… эм… в целом лежал на спине, а его кровавые ошметки украшали пробитую двумя пулями стену позади него. Вокруг Цезаря было столько кровищи, что проверять, жив ли он, нужды не было. Оба приспешника Рауля были мертвы, а значит, ничто не поможет нам их допросить, если, конечно, не найти пару свечей и карты Таро. Я ни на шаг не приблизился к обнаружению своих детей. Вот тебе и план. Только мертвецов стало больше.
Наверно, меня замучила бы вина, будь я в состоянии ее испытывать. Но я не мог – и надеялся, что не смогу никогда. К тому же было бы немного лицемерно ощущать угрызения совести, учитывая, что я сам все это затеял. Единственное, о чем я сейчас сожалел, – что допросить мне некого. Значит, все напрасно.
Или почти напрасно: кое-чего я все-таки добился. Прямо напротив Цезаря лежал детектив Андерсон.
Об Андерсоне я знал много чего – в основном гадкого, – но теперь узнал, что он не такой плохой стрелок, как я думал. Два выстрела в голову, две смерти. К тому же он оказался крепче, чем кажется.
Он сидел на полу, спиной к изножью кровати, раскинув ноги и руки в стороны и в одной руке сжимая «глок»[52]. Рядом лежала открытая коробка из-под обуви, из которой вывалились пластиковые пакетики с белым порошком.
Андерсон не шевелился. У него в груди темнели три ярко-красные раны, запачкавшие и без того дешевую белую рубашку. Было не понять, какое ранение стало смертельным. Вполне может быть, все три. Но Андерсон при всей своей тупости, судя по всему, еще не понял, что мертв. Когда я шагнул к нему, то заметил, что грудь его еще вздымается (совсем слабо), а одно веко чуть подергивается. Глаз его открылся и с трудом сфокусировался на мне. Долгое мгновение он смотрел на меня, а я на него. Рот у Андерсона вдруг приоткрылся, губы зашевелились; он попытался сказать «помоги», но не смог, и только из ран на груди засочилось чуть больше крови.
Я присел возле него. Этот упрямый идиот чуть не испоганил мне жизнь! Впервые я пожалел, что не испытываю эмоций и не могу по-настоящему насладиться этим мигом.
– Мне что, показалось? – поинтересовался я у него. – Ты что, помощи просишь? У меня? Серьезно?
Он продолжал тупо глядеть на меня подбитым глазом. Потом снова зашевелил губами, точно рыба, которую выбросило на сушу. Веко затрепетало и вдруг открылось совсем широко, словно он только теперь понял, с кем разговаривает.
– Да, это я, – сказал я самодовольно. – Помнишь, ты сказал, что это еще не конец? – Я наклонился к нему так близко, что едва не касался его уха. – Вот теперь – конец. По крайней мере для тебя.
Я произнес это очень вовремя: глаз Андерсона, по-прежнему глядевший на меня, распахнулся еще шире, и я увидел в нем знакомую прелесть того самого мгновения – той секунды, когда ты понимаешь, что больше не будет у тебя никаких мгновений, и все то, что ты воспринимал как должное – дыхание, тепло и все прочее на белом свете, – все исчезает, вырывается из твоей хватки и уносится прочь, а ты несешься в бесконечный мрак и исчезаешь навсегда.
Я видел это во взгляде Андерсона – осознание близящегося конца – и наблюдал за ним, как всегда, ощущая то особенное тихое счастье, которое испытываешь в подобные минуты. Но в этот раз чувство это было полнее и лучше, ведь я его заслужил.
Осознанность в глазу угасла. Потом ноги Андерсона дернулись, грудь замерла, и он точно уменьшился и умер, оторванный от мира щеночков, радуги и издевательства над Декстером. Должно было быть чудесно – видеть, как мой мучитель покидает свою земную оболочку, но радость быстро угасла. Даже перед смертью Андерсон умудрился мне досадить, застрелив обоих мафиози, а это означало, что никто не расскажет мне, где мои дети. Идеально исполненный план, а все равно коту под хвост.
– Ублюдок, – сказал я Андерсону и встал. Я бы пнул его, только ботинки пачкать кровью не хотелось.
– Нужно поскорее отсюда убираться, – мягко заметил Брайан.
Я повернулся было к дверям, но потом замер. Зачем же упускать такую возможность, если одна маленькая деталь может сделать эту картину еще живописней? Выставить Андерсона в плохом свете – значит поставить под сомнение все выдвинутые против меня обвинения.
– Брайан, – позвал я, и Брайан оглянулся. – У тебя есть наличные?
– Декстер, зачем тебе?… А-а. Конечно. – Он потянулся в карман и вытащил толстую пачку стодолларовых купюр. – Пожалуй, хватит, – сказал он и швырнул деньги в комнату.
Я окинул комнату последним взглядом и остался доволен зрелищем. Все было настолько очевидно, что даже субтитры не нужны. Продажный коп попытался продать наркотики, украденные из хранилища вещдоков. Вспыхнул конфликт из-за денег, который вылился в перестрелку. Простая проверка по базе расскажет, что два других мертвеца – мафиози. А Андерсон сам все это затеял. Прощайте все трое. Дело закрыто.
