– Я отказываюсь! – спокойно ответил Виктор. Губы Памфила свело злой судорогой.
– Подождите демонстрировать свою преданность Советской власти. Прежде выслушайте меня до конца. Вы вывезете из этого гиблого места всех своих друзей, иначе они будут замурованы здесь до конца своей жизни.
– Не беспокойтесь о нас. Мы выберемся без вашей помощи. Мы на своей земле.
– Погодите! – раздраженно крикнул братчик. – А кроме того, две тонны платины. Вы понимаете, две тонны!
– Ишь как разыгрался аппетит на чужое добро! – покачал головой летчик. – Сразу две тонны! Надоело фунтиками таскать?
– Ничего я больше отсюда не потащу. Я не вернусь сюда.
– Что так? Монте-Кристо бежит от своих сокровищ? Так в романах не бывает. Братчик устало вздохнул.
– Чутье подсказывает: надо кончать. Иначе мне хана будет! – Он вздрогнул. – Я жду пулю или от ваших пограничников, или от сволочи Иосси, или от моей шпаны. Я говорил вам о русском офицере, который ходит сюда со мной. Поручик князь Тулубахов.
– Черт возьми, даже и князья в бандиты пошли!
– Начинает глядеть на меня исподлобья. Ему кажется, что его доля мала. У него есть теперь карта Прорвы. Я дал ему копию со своей, когда послал за бензином. Теперь он может ходить в Ново-Китеж и без меня. Я жду, что он выстрелит мне в спину.
– Пожалуй, в затылок. Определенно, в затылок, если вы будете фокусы выкидывать, – сказал Виктор задумчиво и просто.
– Э, бросьте вспоминать это дурацкое письмо! Братчик помолчал, потирая ладонь о ладонь, словно ему стало внезапно холодно. Он бросал на летчика быстрые, тревожные взгляды, силясь понять его затаенные мысли.
– Один полет, всего один полет – и мы миллионеры! Две тонны платины мы разделим пополам, фифти-фифти, как говорят янки. Воображаете, сколько каждый из нас положит в карман? Цена платины сейчас двенадцать долларов пуд! Это вам не советская зарплата!
В голосе братчика появилось мягкое, вкрадчивое. Он, как зверь, подстерегающий добычу, был терпелив: вилял хвостом и жмурился.
– Я не буду соблазнять вас шаблонной виллой на берегу лазурного моря, морской яхтой для дальних плаваний и шикарным автомобилем. У каждого свое представление о счастье и наслаждениях жизнью. Хотя шикарный автомобиль весьма способствует чувству независимости и личного превосходства. Вообразите, все это и сравните со своим социалистическим раем!
Братчик сделал паузу, глядя выжидательно и беспокойно.
– Ну же, быстрее! Сразу, как в воду! – засмеялся он нервно.
Летчик тоже посмеялся, но в меру, вежливо.
– Ну что ж, в воду так в воду. Вообще-то я согласен. Валяйте, грузите самолет платиной. Две тонны Антошка» подымет. Полетим к нам, в Советский Союз, И сдадим платину государству. И вас сдадим. Так вам подходит?
Такого ответа Памфил, видимо, не ожидал. Он был явно сбит с толку.
– Вы отказываетесь? – искренне удивился он.
– К сожалению, – ответил вежливо Косаговский и даже приложил руку к сердцу, – Не устраивает меня фифти-фифти. Верьте слову!
В стекло окна билась муха. Жужжание ее наводило тоску и тревогу.
– А не много ли вы на себя берете? – ласково, мурлыкающим голосом заговорил братчик. – Неужели не боитесь смерти?
– Только дурак пли ненормальный не боится смерти! – сердито ответил Косаговскнй. – Но есть кое-что и посильнее смерти.
– Вы правы. Страх ожидания посильнее собственно смерти. Особенно ожидание смерти не быстрой и не скажу, чтобы безболезненной. Суровец, здешний палач, потрудится над вами. И виску и встряску на дыбе испытаете, и репку-матушку запоете, и всю подноготную расскажете. Научу Суровца и чахарскому способу кишки на пику мотать! Есть и еще способ, называется «на комары». Ваши волосы забьют клином в пень и свяжут голого. В тайге комаров и гнуса – тучи. Они из вас кровь до последней капли высосут.
Виктор почувствовал, как по позвоночнику пробежала дрожь. Но он справился с минутной слабостью, сказал брезгливо:
– Брось ты хвастать своей палаческой работенкой, Кого пугаешь, падаль?
– Что? – крикнул бешено Памфил и слепо двинулся на летчика. – Встать! Встать, когда с тобой говорит русский офицер!
– Японский холуй, а не – русский офицер, – сказал Косаговский, покачивая ногой, закинутой на другую.
Братчик со свистом хватил воздух и, вырвав из кармана взблеснувший мушкой пистолет, ткнул его в лицо летчика.
– Дырку захотел? Да? Пулю меж глаз?
– Не психуй, Памфил-Бык, – спокойно сказал Виктор. – Психуешь, как баба.
С лицом, остервенелым от злости и унижения, Памфил бессильно опустился на табурет. Попробовал закурить и бросил сигарету. Руки его мелко, противно дрожали.
– Люблю злых, с ними драться веселее, – глядя на него, засмеялся Косаговский. – Дырку в моем лбу ты можешь сделать, а долго ты после этого проживешь? И ни бог, ни микадо тебе не помогут!
Братчик не ответил, долго молчал, мертво глядя в угол. Тяжелый удар соборного колокола вывел его из оцепенения.
– Поздно, уже темнеет. Надо кончать! – взвинченно сказал он. – Ты решил уже, наверное, что загнал меня в угол. Ошибаешься! Я мальчик стреляный, фартовый, как говорят челдоны. Или мы все смоемся отсюда, или все здесь сдохнем… Советую подумать еще раз. Не передумаешь – шепну Нимфодоре, что Анфиса, ее преемница, будущая старица ново-китежская, опоганила себя любовными шашнями с мирским сквернавцем, с тобой, милостивый государь. Старуха будет в восторге! Обожает терзать человечье мясо. Анфису выведут на толчок и при всем честном народе палач будет бить се кнутом.
Виктор задышал сильно и часто, опустил голову.
– Но это только легкое щекотание вашей нежной и чувствительной души, – хитренько и весело посмотрел Памфил на летчика. – Есть у меня средство и посильнее. Твоего брата, этого милого пионерчика, я час назад привез сюда, в Детинец. И попробуй отказаться! Я удавлю его пионерским галстуком. Теперь что скажешь, чума тарбаганья?
Виктор схватился за край стола. Ему показалось, что земля уходит из-под ног. А братчик все тянул и тянул к летчику пальцы, измазанные опиумом, с грязными ногтями, и медленно шевелил ими, показывая, как он затянет удавку на шее Сережи.
– Убери поганые руки! – яростно крикнул Виктор. Братчик дернул назад руки и медленно отступил. Летчик не спускал с него глаз, измеряя опасность этой темной души. Синие глаза его то светлели, то темнели. «Хоть бы на полчаса вырваться отсюда, повидаться с капитаном, посоветоваться», – с тоской думал он.
