— А вечером возвращается в прекрасном настроении, рассказывая тебе истории о слабительном и высмеивая пациентов.
— Он рассказывает мне об их расстройствах и неврозах. Он говорит: «Они все — чокнутые!»
— А что с тем делом о детях, которых он сбил?
— Все обошлось. У него нашлись приятели в теннисном клубе, которые работают где-то в суде, они все устроили. Ему даже не пришлось выплачивать компенсацию родителям. Черт, пора заканчивать, я слышу, как он вставляет ключ в замок! Он пришел!
Я различил в трубке голос, доносившийся издалека:
— Что ты делаешь? С кем ты говоришь? Надеюсь, это не та же старая история! Иначе я тебе устрою такую...
Связь оборвалась.
Два месяца от Сивиллины не было никаких известий. Я переехал в более просторную квартиру в девятнадцатом округе — в доме на набережной канала Урк возле площади Сталинграда. Просыпаясь по утрам, я видел из окна баржи, чаек — картины настоящей портовой жизни в самом сердце Парижа.
А однажды вечером под дверью своей новой квартиры я обнаружил Сивиллину. Она сидела на полу, из всех пожитков у нее был только полиэтиленовый пакет.
Она бросилась ко мне на шею и стиснула в объятиях. Я чувствовал, как бешено колотится ее сердце — сердце маленькой птички, выпавшей из гнезда.
— Я больше не могу. Максимилиан — сумасшедший! После того как мы тогда поговорили с тобой по телефону, он на несколько дней запер меня в комнате. А потом... напомнил, что дружит с главным редактором твоего «Современного наблюдателя» и сделает все, чтобы тебя вышвырнули из журнала. Мне пришлось пообещать, что больше не стану тебе звонить. Но он продолжил избивать меня... — Сивиллина показала мне синяки на руках и спине.
— Чем он тебя бил?
— Кулаками, но когда он в бешенстве, то не контролирует себя. Он бьет меня всем, что попадется под руку, например моей туфлей или сумкой.
Я впустил ее и предложил принять горячую ванну. Приготовил морские гребешки с луком и посоветовал успокоиться и рассказать все по порядку.
— До меня у него было три жены. Все они сейчас в сумасшедшем доме. Он отправил их туда силой и держит там благодаря своим приятелям-психиатрам. Да еще говорит, усмехаясь, что «не приходится платить за их содержание».
— Ясно.
— От каждой из жен у него был ребенок, и он отбирал их, ссылаясь на то, что их матери невменяемы. Но и это еще не самое худшее. — Слезы градом хлынули из ее глаз. — Его прежние жены... как две капли воды похожи друг на друга. И на меня!
На мгновение я подумал, что Сивиллина все это выдумала, но сочинить столько подробностей, которые складывались в одну картину, было трудно. Даже для поэтессы с пылким воображением.
— Он ненавидит все и вся. Особенно женщин. Если бы он мог их уничтожить, он бы это сделал. Это одна сплошная ненависть и жажда разрушения, обращенные против всего человечества.
— Как же он пишет книги о...
— У него тем лучше получается говорить о любви, что это чувство ему совершенно незнакомо. Это очень плохой человек. Он презирает своих жен. И меня тоже. Теперь я понимаю, что ему нужна только власть надо мной! Он ненавидит своих родителей!
— Родителей?
— Я говорила тебе, что у него суицидальные наклонности. Он испытывает отвращение к себе самому, обвиняет родителей в том, что они дали ему жизнь, и пытается их уничтожить. Их он тоже поместил в психиатрические клиники. Причем в разные. Отец просил у него разрешения видеться с матерью, но он отказал. Он говорит, что его родители все еще любят друг друга, но он не желает, чтобы они встречались. И для того чтобы наверняка разлучить их, перевел мать в провинциальную больницу... — Сивиллина то и дело вздрагивала, как побитое животное. Она подняла на меня глаза: — У меня больше нет квартиры в шестнадцатом округе. Когда я переехала к Максимилиану, моя мать сдала ее. Мне некуда идти. Можно я вернусь к тебе? У тебя здесь гораздо просторнее. Ты правильно сделал, что переехал.
— Ладно, но мы будем только друзьями. Я не хочу, чтобы у нас снова был роман.
— У тебя кто-то есть?
— Сейчас я хочу целиком посвятить себя работе. Я чувствую, что меня вот-вот примут в штат.
В наших отношениях с Сивиллиной что-то окончательно сломалось, это было совершенно ясно. Но я не мог бросить ее в такой тяжелой ситуации.
— Ты можешь остаться на несколько дней — пока не решишь, что делать дальше.
На ее лице появилась довольная улыбка.
— Где я буду спать?
— Вот здесь, в комнате для гостей.
— А разве я не могу спать с тобой? Ты же знаешь, я так люблю прижиматься к тебе ночью.
— Я этого не хочу. Сначала приди в себя, отдохни, а потом я помогу тебе найти другую квартиру. И кстати, я думаю, что ты должна восстановить отношения с матерью, чтобы она тоже тебе помогла.
— Ни за что!
Той же ночью, часа в два, включился автоответчик. Раздался жуткий голос: «Я... я... Я знаю, что она у вас! Да, я это знаю! Я чувствую, она у вас! Она должна вернуться. ОНА ДОЛЖНА ВЕРНУТЬСЯ НЕМЕДЛЕННО! Если она не вернется, я убью ее. Потом я убью вас! Вы меня поняли? Я убью вас обоих. Я убью вас!»
— Это он! — Сивиллина вошла в мою комнату. Она говорила еле слышно, словно боялась, что Максимилиан услышит ее.
Она легла рядом, сжавшись в комок. Я сохранил сообщение на автоответчике как вещественное доказательство на тот случай, если дело примет серьезный оборот.
Следующей ночью телефон снова зазвонил в два часа. Включился автоответчик: «Я знаю, что она у вас. Скоро я убью вас обо...»
Я схватил трубку:
— Алло, фон Шварц! Вы хотите поговорить?
Связь немедленно оборвалась.
Через несколько дней он позвонил в «Современный наблюдатель», и я тут же узнал его.
— Соедините меня с главным редактором, — произнес зловещий голос, который я слышал уже дважды.
— А! Добрый день, доктор фон Шварц. Это вы удачно попали. Я предпочитаю, чтобы вы звонили мне на работу днем, а не глубокой ночью по домашнему телефону, и...
Он опять повесил трубку. Я подумал: может, секретарша действительно соединила нас по ошибке?
Сивиллина постепенно начала нормально есть и спать. Синяки на ее теле понемногу проходили. Целый месяц она искала себе квартиру, но безуспешно. Как-то утром она сказала, что ей обязательно нужно забрать свои вещи, особенно документы, одежду и ноутбук (самый первый подарок, который я сделал ей). Все это до сих пор находилось у «крупного специалиста по химии любви». Я напомнил ей, что, когда горит весь дом, не стоит лезть в огонь, чтобы спасти пару вещей. Любые контакты с этим человеком казались мне опасными. Но Сивиллина заверила меня, что уже переговорила с ним по телефону и он согласен все ей вернуть при личной встрече.
— Не езди туда! — Я пытался отговорить ее.
