У Штельвельда в это весеннее воскресное утро на редкость удалась пробежка. Он сделал шесть обязательных кругов по стадиону и, мало того, возвращаясь домой, нашел бесхозную доску, так необходимую ему для нового мольберта. Незаконченный мольберт давно стоял посреди кухни немым укором, и Ира, конечно, ворчала.
Штельвельд опасался, что доска не войдет в лифт, но – везет, так везет – доска оказалась как раз по размеру кабины. Дома его приветствовал громким мяуканьем Люс – он тут же стал обнюхивать доску, и та ему не понравилась, он чихнул и укоризненно посмотрел на Штельвельда.
– Ну, чего ты, – сказал ему Штельвельд, – мы ее сейчас распилим, почистим, построгаем, и будет стойка и полка для мольберта.
Но Люс был по-прежнему доской недоволен и, сердито подрагивая хвостом, удалился на кухню, откуда вышла Ира и сказала:
– Опять какую-то дрянь в дом притащил.
– Это для мольберта, – попытался оправдаться Штельвельд.
– Прямо, для мольберта, – фыркнула Ира.
Люс вышел их кухни и опять укоризненно посмотрел на Штельвельда.
– Да ну вас, – обиделся Штельвельд. – Завтракать хоть дадите? – и пошел под душ.
После завтрака он вытащил доску на балкон, принес туда инструменты и занялся строительством мольберта. Скоро на балкон пришел Люс, сел на пороге и, изредка недовольно фыркая, стал следить, как Штельвельд пилит доску. Штельвельд кончил пилить, посмотрел с балкона на озеро и лес, начинавшийся почти у самого дома, и сказал Люсу:
– Видишь, как хорошо – лес и воздух, не то что в городе. Люс фыркнул и отвернулся. Штельвельд посмотрел на кота и вдруг отчетливо вспомнил виденный прошлой ночью сон.
Ему снилось, что он сидит в машине на шоссе за городом. Чья эта машина и кто с ним рядом, он не знал. Через окно машины он видел, как из-за поворота шоссе появилась удивительная процессия.
Первой пружинистым спортивным шагом шла темноволосая женщина в комбинезоне из блестящей ткани, а за ней из-за поворота, шаркая ногами по асфальту, выходили люди, закутанные в какие-то немыслимые отрепья, грязные, с опухшими лицами, некоторые опирались на самодельные костыли, показался безногий с грохотом передвигавшийся на доске с подшипниками, за ним шли двое одноруких оборванцев.
По сторонам этой жуткой колонны таким же спортивным шагом, как и первая, шли другие женщины в блестящих комбинезонах. На дороге появлялись все новые и новые оборванцы, и так же по сторонам колонны шли женщины-конвоиры в комбинезонах. Колонна шагала молча, только слышалось громкое шарканье множества ног.
«Как пленные в старом кино о войне», – подумал он во сне.
– Странный сон я сегодня видел, – поделился Штельвельд с котом, и тут пришла Ира и сказала:
– Пилишь? А там по телевизору забавную такую историю рассказали. Вроде бы сегодня какие-то браконьеры напали на страусовую ферму где-то тут возле города. Машина такая смешная – теперь таких и нет, наверное.
– Велик зверинец твой, о господи, – равнодушно комментировал Штельвельд и опять взялся за пилу.
Сон забылся. Иванова разбудил академик Панченко, который позвонил в девять утра, чтобы сказать, что в понедельник семинар и, конечно, тоже в девять. Иванов мысленно отправил академика подальше, но в трубку сказал вежливо, что будет непременно, и поблагодарил.
«Интересно, – думал он, – старый осел специально позвонил так рано или просто ему научная совесть спать не дает. Но пойти надо будет – два моих аспиранта выступают».
Он полежал еще немного, мысленно нелестно отзываясь об академиках, вообще, и о Панченко, в частности, и неожиданно отчетливо вспомнил свой сон.
Ему снился пустой, полуразрушенный город. С белесого выцветшего неба светили четыре солнца, и предметы не отбрасывали тени. Он шел по безлюдной улице с Рихманом, и Рихман что-то ему говорил, но что именно, он никак не мог понять, и во сне казалось, что это что-то важное, и он переспрашивал: «Что? Что?», и Рихман опять говорил и говорил, а он не понимал ни слова.
– Чертовщина какая-то снится, – он нехотя встал и побрел в ванную, – надо будет водки выпить.
Он вспомнил, что сегодня сбор у них – будет и водка, и разговоры, и приободрился, но ненадолго – надо было заканчивать давно обещанную статью, а тут семинар еще завтра. Еще раз помянул всуе академика Панченко и, проходя, включил компьютер: надо будет перед завтраком посмотреть статью на свежую голову.
После завтрака Иванов решил взяться за статью всерьез и закончить через пару часов, но статья не шла, хоть убей. Он покурил на балконе, любуясь цветущим каштаном во дворе, и от этого стало еще хуже – совсем расхотелось писать статью.
– Пойду, погуляю, – крикнул он Маине в кухню, где она мыла посуду после завтрака, и собирался уже закрыть за собой дверь, но не тут-то было.
– Куда это ты собрался? – Маина вышла из кухни. – Во-первых, надо вынести мусор, а во-вторых, вот тебе список – тут много чего надо купить на вечер.
Иванов попробовал протестовать, но не преуспел и скоро оказался в новом супермаркете, недавно открытом на их улице. От изобилия ярких упаковок рябило в глазах, но, руководимый мудрыми инструкциями Маины, он довольно быстро все купил и пошел к кассе. Тут его внимание привлекла странная пара – длинноволосый парень с рыжеватой бородкой, по виду явно иностранец, похожий на битника шестидесятых, громко разговаривал по-английски с пожилым неопрятным толстячком, должно быть, переводчиком. Лицо иностранца показалось Иванову знакомым.
«Откуда я знаю этого парня? – подумал он. – Наверное, где-нибудь на конференции встречал». Но тут подошла его очередь к кассе, и он про иностранца забыл.
Рихман этим воскресным утром отправился на Демеевский рынок. Лиза, конечно же, не могла пойти к Ивановым просто так, с бутылкой, скажем, вина или коробкой конфет – ей обязательно надо было проявить свои кулинарные таланты. Она задумала приготовить как-то по-особому рыбу, и за этой рыбой и был отряжен Рихман на Демеевский рынок. Рынок был недалеко, и погода стояла прекрасная, и он решил не садиться в троллейбус, а пройти через мост одну остановку пешком.
Он шел медленно, наслаждаясь прекрасным утром. В воскресный день прохожих было мало, машины по мосту тоже проезжали довольно редко. Дойдя до середины моста, он облокотился на перила, закурил и стал бездумно смотреть то вниз, на проходящую под мостом железную дорогу, то на стоящее неподалеку высотное здание Института информации, в зеленоватых стеклах которого отражалось весеннее солнце. И вдруг вспомнил, что этот мост и это здание он видел во сне прошлой ночью, и весь этот жутковатый сон отчетливо возник сейчас у него в памяти.
