Ему снилось, что он стоит на балконе своей квартиры и смотрит оттуда на мост, на котором сейчас стоит, и на институт. На мосту стоит танк и, содрогаясь всем корпусом, стреляет из башенного орудия по зданию института. С верхних этажей стреляют в ответ из автоматов редкими очередями и там же, на верхних этажах, из окон идет дым и изредка прорываются языки пламени.
– Уйди с балкона! – кричит ему из комнаты Лиза. – Уйди сейчас же. Они на балкон попасть могут.
Потом они с Лизой идут в подвал, идут долго по бесконечным лестницам и наконец приходят в подвал, и на этом сон прерывался.
Рихман тряхнул головой, отгоняя ощущение беспомощности и страха, навеянное этим вдруг ни с того ни с сего вспомнившимся сном, выбросил сигарету и быстрым шагом пошел на рынок. Рыбу выбрать не просто, а он еще собирался сегодня немного поработать.
Переливцев помнил приснившийся ему прошлой ночью сон все время, с тех пор как проснулся, но помнил урывками: то птичьи головы, которые лезут в окно его машины, то вспышки выстрелов за высоким забором, и только сейчас, когда он ехал в своем новом джипе по пустому воскресному бульвару, сон отчетливо и полностью проявился в его памяти.
Ему снилось, что он ехал в своей старой, давно сданной в металлолом «Волге» с Ивановым и Штельвельдом. Ехал куда-то за город, и на его машину напали какие-то чудовища, похожие на мифических гарпий.
Сначала раздался первый удар в заднее стекло машины. Потом удары посыпались со всех сторон – одним ударом разбило боковое стекло. Он вспомнил, как во сне лихорадочно жал на стартер, пытаясь завести внезапно заглохший двигатель. Уже сильно стемнело, и разглядеть нападавших было трудно – видно было, что это большие, ростом с лошадь, животные и что их там много – штук пять, по меньшей мере.
Наконец ему удалось завести машину, и они рванулись вперед, постепенно набирая скорость, но эти твари не отставали. То и дело то одна, то другая догоняла машину и била твердым клювом, норовя попасть в стекло. Положение становилось угрожающим – из-за плохой дороги он боялся ехать быстро и эти гарпии стали окружать машину. Тут из темноты внезапно раздались выстрелы, и на этом странный сон прервался.
«Надо будет Лене рассказать – она умеет сны разгадывать», – подумал Переливцев. Он ехал на дачу к жене, чтобы провести там день, а вечером отправиться вместе с ней к Ивановым.
Урии прошлой ночью не снилось ничего. Вечер, да и почти всю ночь накануне он провел весело и разнообразно с приятелем-журналистом по прозвищу Шлепнога и спал после этого, как убитый. Были они в разных кафе и барах, отмечая полученный Шлепногой щедрый гонорар.
Проснувшись, Урия некоторое время полежал на спине, пытаясь свести воедино оставшиеся в памяти фрагменты прошлой ночи, не преуспел в этом и решил подремать еще немного, но, повернувшись на правый бок, вскрикнул от боли. Страшно болела правая рука и плечо.
Урия встал, пошел в ванную и осмотрел себя в висевшем там большом зеркале. Себе он не понравился в целом, но это-то было, по крайней мере, понятно в свете вчерашних событий, а вот рука и плечо… Рука и плечо представляли собой один огромный синяк.
– Вроде я вчера не падал, – Урия почесал голову левой рукой, – и не дрался. Надо Шлепноге позвонить.
Опохмелившись найденной на кухне водкой, Урия позвонил Шлепноге. Разбуженная «акула пера» сначала не могла уразуметь, что от нее хотят, а потом призналась, что события прошлой ночи помнит смутно, но вроде никакой драки не было. Поняв, что от похмельной «акулы» ничего не добьешься, Урия разбудил жену, и жена, высказав сначала свои соображения по поводу пьянства и пьяниц, потом все же прояснила ситуацию, сказав, что Урия, придя вчера очень поздно и очень нетрезвым, решил принять душ и, поскользнувшись, упал в ванной.
– Ага, – сказал Урия и опять почесал голову левой рукой. – Картина мира снова приобретала цельность.
Потом он щедро намазал руку и плечо йодной настойкой и скоро опять храпел, лежа на левом боку.
Суаре у Ивановых традиционно начинались в семь часов вечера, но Штельвельд, для которого категория времени была категорией абстрактной, пришел в шесть и был мобилизован на кухню готовить бутерброды. Однако резать ветчину и хлеб его удалось заставить не сразу. Сначала он предложил из ветчины, сыра и овощей сделать огромную пиццу по своему рецепту, причем отсутствие, казалось бы, обязательных для пиццы компонентов его не смущало. Он уже вытащил все Маинины сковородки и собирался приступить, и только своевременное вмешательство Иванова, категорически запретившего эксперимент, спасло бутерброды. Штельвельд надулся и хлеб резал толсто, поэтому скоро из кухни был изгнан.
Пунктуальный Рудаки пришел с седьмым ударом часов. Собирались в этот вечер, чтобы слушать чтение его нового романа, который он назвал «Хроника катастрофы», поэтому он чувствовал себя героем вечера и пришел в сногсшибательно элегантном темно-синем костюме с шелковым итальянским галстуком, благоухая на весь коридор туалетной водой «Хуго Босс».
Автора усадили в просторной ивановской гостиной, а Штельвельд быстренько написал на карточке «Автора руками не трогать» и приколол Рудаки к лацкану пиджака, несмотря на слабые протесты литератора. Рудаки сидел, перелистывая рукопись своего романа, и решал нелегкую задачу: выпить до прибытия Ивы, которая должна была приехать с дачи немного позже, рюмку водки или дождаться ее приезда во всем нетронутом великолепии и уже потом выпить две (или три?) перед началом чтения.
За ним пришли Рихманы. Лиза тут же подключилась к кухонным делам, а Рихман принялся обсуждать с Штельвельдом странное происшествие, о котором сообщали во всех выпусках новостей и говорил весь город. Будто бы какие-то бандиты напали на страусовую ферму недалеко от города, убили двух или трех страусов и исчезли, буквально растворившись в воздухе.
Рихман предположил, что это мог быть некий оптический эффект, солнце могло светить военным, которые пытались арестовать бандитов, в глаза, и они могли не заметить, как скрылись злоумышленники.
– Пьяные они были в стельку, – решительно возразил Штельвельд, – и вояки, и бандиты, вот и не разобрались, кто куда исчез. Кстати, – добавил он, – машина эта бандитская очень на Вадикову старую «Волгу» похожа.
Как раз в этот момент пришли Переливцевы, и Штельвельд спросил Вадима Переливцева:
– Слышишь, Вадик, ты случайно свою «Волгу» бандитам не продал?
– Нет, – серьезно ответил Переливцев, – я ее одной фирме продал на запчасти. А в чем дело?
Штельвельд начал было объяснять, но пришли Чинчуки, и с тех пор говорила одна только Виктория Чинчук, немедленно заполнив собой всю просторную квартиру Ивановых. Темой был орден, которым наградил король Иордании Чинчука, служившего в этой стране послом. Его превосходительство тем временем присоединился к Рудаки и Иванову, которые, реквизировав на кухне бутылку, собирались выпить за успех романа.
