Дмитрий вспомнил необычайные ощущения вседозволенности и ни с чем ни сравнимой эйфории.
– Семени! – поправил он.
Бейрут молча кивнул, словно уже знал, что находится перед ними.
Дмитрий всмотрелся в светящуюся сферу и только сейчас прочувствовал всю жуть представшей перед ним картины. Громадный прозрачный кокон вращался в вышине, а на его поверхности, словно приклеенные к прозрачному шару куски газеты, висели люди с распростертыми руками. Десятки, сотни, тысячи людей. И от каждой человеческой фигуры внутрь семени уходила пылающая пуповина, растекающаяся затем на множество мерцающих, похожих на кровеносные сосуды нитей. Люди появлялись и исчезали, отдав свой разум для того, чтобы странная конструкция программатора прожила еще какое-то время.
– А как же их вирусы? – вдруг вспомнил Потемкин. – И где добровольцев берете?
– Пока это только друзья… и друзья друзей, которых совсем прижало. За вирусы у нас Емеля отвечает. Он их в Сеть пачками сбрасывает, а ко мне уже очищенных человеков подгоняет.
– А тела куда деваете? – поинтересовался ПервоДим спокойно, словно речь шла о ненужных конфетных фантиках.
Потемкин испуганно дернулся.
– Так нельзя! – завопил он, хватаясь за голову. – Это же люди!
– Они – уже трупы, – проговорил ПервоДим. – Не сегодня, так завтра все они просто исчезнут вместе с этим миром, вместе с миллионами других реальностей.
Бейрут кивнул, соглашаясь:
– Однозначно!
Дмитрий сжал кулаки, продолжая недовольно бормотать, отвернулся. Он не хотел соглашаться с ПервоДимом, но найти аргументов, доказывающих его неправоту, не мог и поэтому злился на себя. Приблизился к кокону, заглядывая внутрь, попробовал отыскать туманность гуорков. Не найдя, задумчиво покачал головой.
– Мне нужно подключиться – ненадолго, – прошептал он и тут же услышал возмущенные крики Бейрута и Жоры.
– Нет! Только не это! Он еще после прошлой игры в бога не восстановился.
– Да вы не бойтесь, я уже привитый от этой заразы, – выдохнул Дмитрий и исчез, тут же появляясь внутри кокона.
Огляделся. Ему вдруг показалось, что среди множества человеческих тел в свете галактик и звездных скоплений он увидел знакомое лицо. Перед глазами мелькнули узкие губы, черные, закрученные кверху усы и кавказский с горбинкой нос. «Ванидзе, Алик» – Дмитрий не раз видел программиста в «Медвежьей берлоге», но сейчас с трудом узнал его. Серая, высушенная, как у трупа, кожа, синяки под глазами. Безжизненная маска дрогнула, Алик выгнулся, и в этот момент светлые нити, пронзающие его голову, померкли. Пылающая пуповина, соединяющая тело с программатором, погасла, отпуская молодого человека. Обмякшее тело с громким хлопком исчезло, освобождая место для следующего «пациента».
Дмитрий, недолго думая, метнулся к образовавшемуся просвету и… закричал, но не от боли – от удивления и восхищения; ощутив прикосновение Вселенной, на мгновенье почувствовал себя атомом водорода, звездой, галактикой и туманностью одновременно. Он был везде и всегда, он сам стал временем и пространством; мог управлять движением звездных систем и лепить материю из гипотетических кварков. Время метнулось вперед, и он услышал торопливый голос Тромба.
– Ты здесь зачем?
– Чтобы понять, – ответил Дмитрий, пытаясь найти бойца, но никого не увидел.
– Что ты хочешь понять?
– Почему семя нестабильно?
– Материя мертва, нужна программа для звезд, – прошелестел в голове затихающий голос Тромба. – Не мешай, уходи!
– Прямо святой дух, – пробормотал Дмитрий, отстраняясь от сияющего великолепия, развернувшегося перед ним Мироздания.
Он вдруг понял, что в этот раз его попытки противостоять силе, затягивающей разум во Вселенский водоворот, могли бы увенчаться успехом: рядом был ПервоДим, и ему, в отличие от Дмитрия, вовсе не хотелось становиться Богом. Вернее, всесилие манило его, но он, точно зная, что за этим последует, сдерживал себя, чтобы не сорваться и не прыгнуть навстречу завораживающему звездовращению.
«Кстати, а что там у нас с туманностью гуорков?» – в очередной раз подумал Дмитрий, и тут же мир вокруг него потускнел, затем взорвался, разваливаясь на куски. Выворачиваясь наизнанку, пространство, словно подслушав мысли человека, разложило его тело на атомы, рассыпало в цепочку, протянувшуюся между реальными галактиками на сотни миллионов световых лет, чтобы собрать воедино неподалеку от безжизненного планетоида.
* * *
Мертвый каменный шар прятался в холодной пустоте. Кучка умирающих плазмоидов да этот безжизненный планетоид – все, что осталось от грозной цивилизации гуорков, Ра-преобразователя, громадной планеты и окружавшей ее газопылевой туманности. Если бы не плазмоиды, освещавшие спекшуюся поверхность многокилометрового булыжника, Дмитрий никогда бы не поверил, что попал в систему планеты Компа, точнее, бывшую систему планеты. Если бы не плазмоиды, он вообще не разыскал бы обожженный осколок в бесконечной темноте космоса. Замечая мелькающие огоньки, он шагнул навстречу свету и оказался среди вопящих от ужаса гуорков.
«Неужели это Ра-преобразователь? – подумал он, рассматривая поверхность идеально круглого небесного тела. – Нет, скорее всего, это и есть братская могила триллионов плазмоидов, молчаливый памятник бесконечного самопожертвования».
Вспоминая рассказ Пугачева о гибели рукотворной звезды, созданной гуорками из космической пыли и собственных тел, он удивился, что после встречи с Демоном вообще что-то осталось.
– Русса! – позвал Дмитрий.
Бросая громкую мысль в окружающее пространство, он заметил, что гуорки на мгновение замерли, как бы присматриваясь к нему, но, не увидев в маленьком человеке никакой угрозы, продолжили хаотический танец вокруг мертвого куска материи.
– Я здесь! – послышалась множественная мысль и из горящего столпотворения выдвинулись несколько десятков плазмоидов.
Пока Дмитрий соображал, какой из плазмоидов окажется Руссой, количество плазменных разумников увеличилось вдвое. Гуорки делились на глазах, и трудно было понять, какой из них еще секунду назад назвался Руссой.
– Тяжелые времена настали, – оправдался, приближаясь, наиболее крупный гуорк.
Остальные, как по команде, отодвинулись и через секунду исчезли, теряясь среди сотен тысяч неотличимых друг от друга сородичей.
– Наше деление, раньше казавшееся недостижимым счастьем, сейчас – обычное дело.
Дмитрий молчал. Разглядывая гуорков, он сравнивал себя с ПервоДимом «на борту», с множеством плазмоидов, мыслящих в унисон и считающих себя Руссой.
