Он ушел, катя перед собой свою трибуну, и после него никто в этот день не приходил. Я в одиночестве сидел за столом и вчитывался в четверостишие. Чем глубже я в него вникал, тем больше меня огорчало несоответствие между второй и первой строчками. Во второй — все ясно и правильно, а в первой я почему-то «плаваю как русалка». А ведь если верна вторая строка, то, выходит, верна и первая? Что, если я и в самом деле русалка?… Но я с негодованием отверг эту недостойную мысль.
С облегченным сердцем вышел я из подъезда редакции. На улице мне не был страшен никакой (никакая) Одеколон. Я бодро шагал к дому, и в мозгу моем звенела и переливалась строчка: «Гениальный поэт-консультант!» Но когда я прилег вздремнуть перед ночным дежурством, то увидел грустный сон. Мне снилось, будто уже готова модель моей пишущей машинки. И вот я сажусь, чтобы перепечатать свое стихотворение, и вдруг с ужасом осознаю, что не могу освоить нижнюю клавиатуру, ибо у меня вырос русалочий хвост.
Когда я явился на лодочную станцию, моего друга там еще не было. С пустыря доносилось рычание псов и их победный лай: ДС работал. Я принял смену у дневных дежурных, пересчитал лодки и стал ждать дразнителя. Хоть то была пора белых ночей, но река казалась темной и таинственной. Я ходил по бону, стараясь держаться посредине, подальше от воды.
Наконец появился ДС. Он пришел на плот прямо с собачьего полигона и сразу, сняв халат и шапку, стал смазывать укусы йодом. Лицо его сияло: план по укушениям был выполнен с превышением. Но сидеть он не мог.
— В прошлом году твой дразнильный халат был длиннее, — сказал я ему.
ДС ответил, что халат укоротила ХБ, заботясь о нем и о получаемой им компенсации.
— Юра, что ты знаешь о русалках? — спокойным голосом спросил я.
— Русалки, они же на юге России — мавки и майки, они же — наяды, ундины, сирены, лорелеи и нереиды, прочно вошли в художественную литературу всего мира. В каком аспекте тебя интересуют эти существа?
— На данном этапе моей жизни литературно-художественные русалки меня не интересуют, — ответил я. — Я хочу навести у тебя справку о самых обыкновенных, нормальных русалках. И вообще — есть ли они? Быть может, это плод суеверия?
— Всякое суеверие зиждется на каком-либо неверно истолкованном реальном явлении, — ответил ДС. — Понятие «русалка» донесено к нам фольклором из глубокой древности, причем без упоминания о наличии у нее хвоста. В дальнейшем сказочники и поэты «приделали» ей хвост. Если же умозрительно рассмотреть современную рядовую русалку, то мы, очевидно, увидим человека, спонтанно приспособившегося к обитанию в водной среде. Я хочу подчеркнуть, что русалки не способны к популяции. Русалками не рождаются, в них превращаются. Вывод: чтобы стать русалкой, надо утонуть. Однако далеко не всякий утонувший становится русалкой. По-видимому, биологический механизм, автоматически переключающий организм на жизнь в водной среде, генетически закодирован не в каждой особи… Но почему тебя заинтересовал этот вопрос?
— Юра, дело в том, что поступил письменный сигнал, будто я русалка. Но я даже плавать не умею!
— Именно неумение плавать повышает твои шансы стать наядой, — беспристрастно изрек ДС. — Ведь твои возможности в отношении утопаемости шире, нежели у умеющего плавать.
— Но я вовсе не хочу идти в русалки! У них женские данные, а я — мужского рода. У них длинные волосы, а я стригусь под бокс.
— В древности зарегистрированы визуально не только русалки-женщины, но и русалки-мужчины, так называемые водяные. Но воспевать русалок-женщин куда интереснее, чем русалок-мужчин. И вот водяные были забыты. Постепенно понятие «русалка» стало понятием собирательным и включило в себя и собственно русалок, и водяных. Возьмем понятие «собака». Когда я говорю, что меня укусила собака, я вовсе не утверждаю этим, что меня укусила именно сучка. Ибо хоть слово «собака» женского рода, но понятие «собака» суть общевидовое определение и вмещает в себя всех собак обоего пола. Поэтому, если поступило сообщение о том, что ты русалка, ты должен подойти к этому факту с должной объективностью.
— Но я не хочу переключаться на русалку! — резко возразил я ДС. — Я нужен человечеству на суше!
Он ничего не сказал в ответ. Все кругом молчало. Раздавленный неопровержимыми логическими построениями своего друга, я был охвачен тревогой. В голове сами собой начали складываться певучие строки:
Раскудахтались мрачно филины,
Потемнела морская даль,
В мозговые мои извилины
Заползла гадюка-печаль.
С берега послышались тяжелые шаги. ДС встрепенулся и стал торопливо одеваться.
— Это Тося! — радостно сказал он. — Какое счастье быть любимым!
Дощатый бон закачался, когда рыжая гражданка агрессивного телосложения ступила на трап. Так вот какова ХБ!.. Чтобы не смущать влюбленных, я спешно удалился в кассу-сторожку и, закрыв за собой дверь, задумался о своих неприятностях… Опасность стать русалкой и возможность пасть от руки Одеколона… Надо завтра же послать Эсминцу телеграмму с оплаченным ответом и запросить все данные об Одеколоне: пол, возраст, особые приметы и род оружия.
Мои размышления были прерваны стуком в дверь.
— Выходи, Тося уже ушла, — сказал ДС. — Ты видел ее?
— Видел. Не такая уж она хрупкая и не такая уж блондинка.
— Что ты понимаешь!.. Я чистокровный атеист, но когда вижу ее, готов поверить в ангелов! Представь себе, она унесла мой дразнильный халат, а завтра сама принесет его мне. Теперь по ночам на нем будет спать ее домашняя кошечка.
— Какая забота о кошках! — высказался я.
— Забота о людях! Забота обо мне! — воскликнул ДС. — Ведь, поскольку от халата будет пахнуть кошкой, активность собак резко повысится.
Утром, возвращаясь домой с дежурства, я зашел на почту и послал Эсминцу задуманную телеграмму. Ответ пришел в тот же день к вечеру. Увы, Эсминец, как видно, не понял моей депеши и принял ее за подкоп, ибо телеграмма его была такова:
ИНДИЙСКАЯ МУДРОСТЬ ГЛАСИТ ДВОЕТОЧИЕ КАПАЮЩИЙ НА БЛАГОДЕТЕЛЯ ПОДОБЕН ЗМЕЕ У ЛИЦА СПЯЩЕГО ТЧК
ЭСМИНЕЦ
В этот день в городе стояла жара, и из-за этого никто не шел ко мне на консультацию. Тогда, покинув свое кресло, я отправился бродить по редакции, дабы изучить топографию местности и выяснить путь отступления на случай стычки с Одеколоном. Случайно я забрел в машинописное бюро, где сидели две симпатичные машинистки. Чтобы расположить их к себе, я объявил, что для них настал час поэзии. Обе прервали работу и обратились в слух. Я читал им с большим эмоциональным напором и вскоре заметил, что они заразились моим творческим волнением. Одна побледнела, и по щекам ее покатились неподдельные крупные слезы; другая начала дрожать мелкой детской дрожью и ритмично полязгивать зубами. Потом, переполненные впечатлениями, обе, согнувшись, выбежали из комнаты.
