Только сейчас я вспоминаю о том, что в его руке зажата граната… И только сейчас понимаю, что именно он задумал.
— Самоубийца! — ору я, остервенело таща его наружу.
— Дергая, идиотка! — орет в ответ Толя, и в глазах его я читаю страх. Не просто страх смерти, а страх того, что его смерть будет бессмысленной. — Я не могу вытащить вторую руку. Дергай! Мне все равно конец!
И самое жуткое — то, что я понимаю, что ему действительно конец. Что нет ни малейшего шанса спасти его, вырвать из смертельных объятий аморфа.
— Дергай! — орет Толя, безуспешно пытаясь вытащить руку хотя бы по локоть — тогда ему удалось бы подцепить чеку зубами. — Дергай, Ира! Я убью этого урода!
Аморф подсекает меня ложноножкой, но на этот раз я успеваю удержать равновесие, и не грохаюсь спиной на снег. Мои пальцы самопроизвольно сжимаются в кулак, и рука сама, не подчиняясь моей воле, тянется к гранате.
— Прощай! — совершенно спокойно говорит Толя, когда я касаюсь чеки.
— Какого хрена?! — в ярости кричит Мара, когда я с характерными щелчком выдираю чеку, и в гранате начинает шуршать механизм запала, отсчитывая последние секунды Толиной жизни.
— Еще увидимся. — зачем-то говорю я, прежде, чем броситься бежать. И Толя кивает, улыбнувшись.
Уклоняясь от ложноножек аморфа, мы с Маратом бежим прочь, и падаем на землю, когда наш углубленный до предела слух слышит первый щелчок разрываемой изнутри гранаты. А затем нас обдает теплым воздухом, чем-то жидким и пахнущим кровью, и бьет по ушам взрывной волной.
Все кончено.
Мы поднимаемся с земли и оборачиваемся, готовые к новой атаке — кто знает, столь громадный аморф мог выжить и после взрыва гранаты. Но нет — на несколько метров вокруг разбросаны ошмотья его громадного тела, перемешанные с алой человеческой кровью, а на месте взрыва в снегу зияет небольшая дымящаяся воронка. Аморфа просто разорвало на кусочки…
— Толя… — беззвучно шепчу я. Мне сейчас безумно хочется заплакать, но я с удивлением понимаю, что не могу этого сделать. Совсем! Я разучилась плакать!
— Поехали домой. — приглушенно говорит Марат. Я всматриваясь в его лицо, силясь понять, что сейчас чувствует он. У меня ли одной такое ощущение, что все идет как-то не так. Не так, как должно быть. Нет, кажется у меня одной. Для Марата это трагедия, но он воспринимает происшедшее как войну. Есть мы, и есть враг. Враг оказался очень сильным, и один из нас навеки остался здесь, на холодном снегу Безмолвия.
Разорванный на куски…
— Мы должны похоронить его. — говорю я.
— Не думаю, чтобы он этого хотел. — отвечает Марат. — Безмолвие было его домом, оно же стало и его могилой.
— Пафосно. — говорю я, но, тем не менее знаю, что это и в самом деле так. Толя не хотел бы быть похороненным на заводском кладбище, а из всех смертей наверняка предпочел бы именно эту. Погибнуть в бою… Вот только не в бою с аморфом.
К черту! Все к черту! Все летит в тартарары.
— Он не должен был погибнуть! — я опускаюсь на колени, складывая руки на груди. — Не должен был!
Марат молча созерцает мою начинающуюся истерику, не пытаясь вмешаться.
— Это все из-за меня! — выкрикиваю я в темноту. — Я встретила Мадьяра! На моего сына он открыл охоту! Я стала для него ключом ко всем остальным! И Толя сейчас был здесь из-за меня… Из-за меня!
Марат кладет руку мне на плечо, но я не замечаю этого. Не хочу замечать.
— Господи! — кричу я, забыв о том, что с Богом нужно разговаривать тихо, внутри себя. Но это не молитва, это обвинение! И я буду кричать! Пусть все Безмолвие знает, что Бог несправедлив. — Господи! Почему он?! Почему не я?! Все началось с меня, значит ты играешь со мной, а не с ними! Кто следующий? Марат? Коля? Сережа? Весь завод?!! Забери меня, и покончим с этим!
Небо не швыряет в меня молнию, земля не разверзается под моими ногами. Все по прежнему тихо, и лишь канюк тихо скрежещет зубами где-то высоко в небе… И вдруг я падаю на снег, сраженная мощным ударом в челюсть. Я падаю, отплевываясь от снега, и вскакиваю на ноги, готовая драться даже с самим Господом Богом, если он пожелает еще раз съездить мне по физиономии. Да, я только что сказала «забери меня», но это вовсе не означает, что я дешево отдам свою жизнь.
Передо мной стоит Марат, даже не соизволивший занять оборонительную позицию.
— Накричалась? — спрашивает он. — Не ответил?
— Нет. — соглашаюсь я, расслабляясь.
— И не ответит. Потому, что ему плевать на нас. Давным-давно плевать! Бог создал Землю, и ушел на отдых. И не на один день, как сказано в писании, а насовсем. Ушел в глубины Космоса, развлекаться дальше, создавать новые миры. А о нашем забыл, забросил его, поняв, что мир получился отвратительным и несовершенным.
— Но… — растерянно бормочу я, пораженная таким потоком слов, тем более, на такую тему. — Ты видел, что случилось с Серегой? Мы молились… Мы все молились, и он очнулся.
— Я не молился. — отвечает Марат. — Я всего лишь просил Дьявола отнестись к Сереге попроще, когда тот предстанет перед ним в аду. Рая нет, Ира, есть ад! А рай ушел вместе с Богом, улетел следом за ним. А Серегу спас не Бог — ему давно плевать, живы мы тут все, или сдохнем, надышавшись радиоактивной пыли!
— А кто? Кто тогда? И почему он не спас Толю? Почему позволил ему умереть?
— Потому, что его с нами не было. — отвечает Марат. — И я уверен, что белый волк — тоже его работа, вот только не знаю, зачем он прислал его к нам. Но никогда не спрошу об этом — теперь я верю, Эзук знает, что делает.
Марат направляется к Снегоходу, садится за руль, и только тогда оборачивается ко мне.
— Ты так и будешь стоять посреди Безмолвия, ждать, пока Господь заберет тебя? Говорю тебе еще раз, ты ему нужна, как ежику футболка! А вот Толе была нужна, поэтому он и подорвал эту тварь. Не ради нас, Ира, ради тебя! На меня ему было насрать точно также, как Богу на нас обоих!
Двигатель снегохода взвывает, оглашая Безмолвие своим рокотом, и Марат срывается с места. Постояв секунду, я бросаюсь к своей машине, и следую за ним.
Марат прав, по крайней мере, на счет Толи. Он погиб, защищая меня, и я буду полной идиоткой, если сделаю его жертву напрасной. Это мой бой — Мадьяр похитил моего сына, но ребята последовали за мной, чтобы помочь. Они могли и не делать этого — в эгоистичном мире Безмолвия никто бы их за это не осудил, даже я, но они пошли со мной. Нет, за мной… И Толя погиб ради меня, хотя это был мой бой… Или и его тоже? За что сражался он? За меня? За моего Колю? Или за Безмолвие, в котором объявилась новая сила — Мадьяр, и его бегуны, жаждущие покорить мир?
Но тем не менее, умереть сегодня в объятиях аморфа должна была я… И я больше никому не позволю отдавать за меня свою жизнь…
