– А когда они дадут разрешение? – спросил Хугебурка, поправляя что-то на стене грузового отсека, освобожденного от голубых контейнеров.
– Как только произведут вскрытие всех ящиков и завершат визуальное обследование груза, – пояснила Бугго и хихикнула. – Ну, нам-то беспокоиться нечего. Мы – честные люди. У нас все полностью соответствует накладным.
Хугебурка отошел в сторону, и Бугго увидела на стене небольшой портрет Нагабота с траурным бантом в уголке.
– Очень мило, – одобрила она. – По-домашнему и с душой. Этот человек, в конце концов, подарил нам немало незабываемых минут.
– А ребенок у него противный, – вспомнил Хугебурка.
Бугго потянулась, хрустнула косточками. Хугебурка сел на пустую полку, согнулся.
– Я вас хотел спросить: дорого вы заплатили за заказ?
– А! – Бугго махнула рукой. – Дележка денег всегда волнительное занятие. Взрослые люди ведут себя как дети и глупо острят.
– Вы не ответили, – настойчиво повторил Хугебурка.
– Алабанда разместил заказ на собственном заводе. Изготовить муляжи гранат по образцу из такого дешевого материала, как литой пластик и песок, при том уровне производства… Боже, он должен был прислать мне счет! – Она схватилась за планшетку. Там действительно мигало: «Заказ АЛНО-6: гранаты, муляж, наполнитель песок. Общая стоимость – 632 экю. С любовью, Алабанда».
Бугго отбросила планшетку Хугебурке на колени, зевнула.
– Устала, – сообщила она. – Иду к себе.
В каюте капитана сидела Тагле. Две пустых бутылки валялись на полу, отвратительные и бесстыдные, как пьяные девки. Тагле сосала из кожаного бурдючка какое-то крепкое, пахнущее ягодами пойло, водила глазами из стороны в сторону, а по ее разрисованным щекам текли обильные слезы. При виде капитана она вскочила, держа бурдючок зубами, и стала ломать руки, а затем метнулась к выходу и угодила в объятия Бугго.
Бугго Анео схватила ее за плечи и насильно усадила обратно на кровать. Тагле, не разжимая зубов, замычала.
Бугго призадумалась.
– Ты ведь напилась? – спросила она. – Очень мило!
Девушка с готовностью кивнула.
– Дай! – Бугго выдернула из ее зубов бурдючок и глотнула сама. – Тебе Калмине дал? Или Охта?
Она покачала головой.
Бугго пососала еще из бурдючка.
– Иди спать, Тагле. Мы скоро улетаем отсюда.
Узорные руки, как змеи, поползли к Бугго по воздуху. Они извивались и кружились, они, как чудилось Бугго, свивались кольцами и наконец ухватили ее за край форменной юбки. Пальцы с короткими пестрыми ногтями теребили подол, тискали и щипали его, а слезы непрерывным потоком стекали сверху, капая со скул, носа, подбородка.
– Знаешь что, – сказала Бугго, – давай лучше петь.
Когда Хугебурка спустя час зашел к капитану – сообщить, что проверка груза полностью завершена и власти Вейки дают добро на вылет «Ласточки», – он обнаружил Бугго и Тагле сидящими рядом на кровати. Обняв друг друга и раскачиваясь, они весело мычали какой-то разудалый припев.
Завидев Хугебурку, Бугго высвободилась и встала. Капитана чуть шатало.
– Амунатеги вылетел с Вейки на собственном корабле, – сообщил Хугебурка.
– Когда? – Бугго сразу хищно подобралась.
– Несколько минут назад.
– Откуда вы знаете?
– Подключился к оперативной информации космопорта.
– И куда он, по-вашему, направляется?
– А давайте за ним проследим, – предложил Хугебурка.
Бугго широко зевнула.
– Я переоденусь. Вылетайте. Буду в рубке… скоро…
«Ласточка» проделала немалый путь, когда Бугго Анео, свежая и веселая, появилась наконец в рубке.
– Выспались? – приветствовал ее Хугебурка.
Она плюхнулась на топчанчик, где ждала ее плоская мисочка чоги.
– Послушайте, Хугебурка, вы когда-нибудь устаете?
– Я же боевой офицер, отличник Академии, – напомнил он. – У меня высший балл по личной выносливости.
– Какой вы злой.
– Госпожа Анео, я устал много лет назад, – сказал Хугебурка. – И вряд ли когда-нибудь отдохну. Разве что вы меня угробите своими авантюрами.
– А еще вы скучный. Куда мы летим?
– К Бургарите, судя по курсу, избранному господином Амунатеги. Вам все еще интересно?
– Еще бы!
– Прекрасная пора – молодость, – сказал Хугебурка. – Пойду-ка я спать. Разрешите идти, госпожа капитан?
– Разрешаю, – позволила Бугго и, встав, отсалютовала так, как научил ее Хугебурка.
– Ох, ох, – сказал Хугебурка и вышел из рубки.
* * *
– Вот тогда я и видела человека, у которого вместо сердца была бутылка арака, – сказала тетя Бугго, рисуя в своей тетради ветку, на которой вместо листьев висели и кровоточили сердца. – Амунатеги лежал головой на столе в том самом качающемся портовом кабачке, где мы наквасились в первый свой прилет на Бургариту. Когда мы вошли туда, он был уже мертв. Это было очень заметно, хотя обычно пьяные похожи на мертвых. Но Амунатеги лежал как-то уж очень безрадостно. Хугебурка взял его за волосы и опрокинул на спину.
– А тебе понравилось то, что вы увидели? – спросил я. – Только честно?
Она сморщила нос.
– Довольно противно. Что-то в этом было противоестественное. Но вообще мы были удовлетворены.
– Но есть ли в этом хоть что-то от любви Христовой? – не унимался я.
– От любви – ничего, – серьезно ответила Бугго. – Но что-то от веры – несомненно. В конце концов, господина Амунатеги погубили его собственные грехи, а злодеи, вроде нас и Алабанды, послужили лишь орудием. Не следует недооценивать роль злодеев в Божьем замысле.
И она сунула в рот огромный липкий ком сладких крошек.
Только став значительно старше, я сумел по достоинству оценить склад теткиного ума. Бугго Анео всегда мыслила как стратег. В глубине души она догадывалась о том, что ее вечная молодость на самом деле отнюдь не вечна и когда-нибудь закончится – и тогда ей придется жить в отцовском доме, в окружении незнакомых людей, которые родились и выросли в ее отсутствие.
Самый верный способ обеспечить себе одинокую старость – должно быть, подумала она. И нашла изумительный выход из положения: она заслала в наш дом своего агента, проводника пиратского духа, – бессловесную Тагле.
После неожиданной смерти мамы в доме Анео поднялась настоящая сумятица. Дети, и господские, и слуг, ревели в голос. Младшая сестра Кнойзо перепугалась до смерти и несколько часов с криком бегала по комнатам. Женщины и слуги давились слезами по углам. То и дело являлись агенты разной степени напористости: страховой, из погребальной конторы, гробовой архитектор, поминальный поэт…
Среди этого столпотворения отец расхаживал совершенно спокойный и деловито распоряжался похоронами. Был чрезвычайно озабочен соблюдением всех мелочей и твердо настаивал на каждом своем решении касательно предстоящих церемоний. Например, он отхлестал по щекам кондитера, который внес в дизайн поминального торта какие-то собственные идеи. Несколько часов папа совещался с агентом насчет гроба. Распорядился непрерывно поить кентавров, чтобы те играли печальные мелодии круглосуточно, сменяясь на посту: двое днем и двое ночью. И ни разу не заплакал.
