— Менгра, долго еще до деревни? Здесь уже… начинается.
Жрец, не тратя слов, остановил машину.
…Воспользовавшись предложением Даниля, он действительно долго его расспрашивал, по делу и просто из любопытства, пытаясь представить, что такое кармахирургия, чему и как учат в МГИТТ. Идея высшего образования была ему прекрасно знакома. В родном мире стфари техническое развитие распределялось крайне неравномерно, что и дало повод связать его уровень с уровнем начала двадцатого века. Огнестрельным оружием пользовались уже везде; захватчики-нкераиз привели в Стфари первые танки, бессмысленно утонувшие в болотах. В Эмре, столице, был университет, в Эмре же успели до войны появиться электричество и телефон, но пахали стфари по-прежнему на лошадях, а северяне, обитатели непролазных чащоб, вовсе жили охотой и рыболовством.
Анатомии тонкого тела жрец, конечно, не знал, но ему вполне хватило образа червей, пожирающих душу; Данилю и самому страшновато было вспоминать, как он ассистировал Вороне. Он доверял Алисе Викторовне безгранично, и с ней все казалось простым. Но Ларионов хотел лечить пострадавших, а Даниль даже представить не мог, как возьмется за подобную операцию самостоятельно. «Анька-то возьмется», — подумал аспирант и погрузился в скорбь: казалось, все силы вселенной были заняты только тем, как бы выгнать его из уютного гнездышка теории в холодную и склизкую практику.
Ансэндар и Менгра пришли в ужас, узнав, чего стоило миру-спасителю укрытие их народа. Сергиевский в конце концов решился соврать и убедил их, что в появлении аномалии виновата только та неведомая, жуткая сила, что прорубила ход между мирами, а сами стфари не имеют к ней отношения. Он отнюдь не был в этом уверен, хотя не стал бы клясться и в обратном, но обвинять в чем-то злосчастных беженцев казалось жестоким и бессмысленным.
…Даниль выбрался из машины; вышли и остальные, утомившись долгим сидением. Он услышал, как за спиной хлопнули двери. Холодный воздух, неподвижный и влажный, накатил плотной волной, и Даниль с наслаждением вдохнул его, не торопясь согреваться.
Дорога здесь рассекала сжатое поле: из черной земли торчали желтые пенечки стеблей, начавшие подгнивать. Горизонт со всех сторон голубел лесными опушками. Еще не стемнело, но краски заката уже отцвели, лишь вдали догорало золотое и алое. Было пронзительно тихо, так тихо, что слышалось, как идет над полем медленный ветер. Далеко-далеко чернела линия электропередачи.
— Вы не чувствуете? — спросил за плечом беззвучно подошедший Ксе.
— Что? — небрежно, дыша полной грудью, спросил аспирант.
— Матьземля. — Шаман помолчал. — Она плачет.
Даниль прикрыл глаза; шаманский, перманентный тип восприятия стихий никогда ему не требовался, ученому он мог только помешать. Сергиевский окинул взглядом тонкий мир. Истончение, дестабилизацию плоти богини он видел — точно так же, как видел его на карте в отделе мониторинга. Больше ничего аспирант сказать не мог. Чувства Матьземли были ему безразличны и потому не вызывали ассоциаций.
— Ей больно?
Ксе пошел вперед, оступаясь на мягкой земле, остановился метрах в десяти перед Данилем, прислушался. Сергиевский ждал. Минуту спустя шаман обернулся и пошел обратно; лицо его казалось бледным и усталым, но причиной тому скорее были долгая поездка и неистребимый запах бензина в салоне.
— Больно, — сказал Ксе, остановившись перед аспирантом, но глядя вкось. — И страшно. Кажется, даже больше страшно, чем больно.
— Из-за чего? Чего она боится?
— Она не понимает, что происходит. Вы теологию знаете?
Даниль моргнул и с некоторым усилием превозмог желание выставить себя знатоком.
— Недостаточно, — признался он. — Вы говорите, говорите все, что считаете нужным, или даже не считаете. Любые идеи, предположения. То, что вам только кажется. Я сам не знаю, что именно я ищу. Любая информация может оказаться полезной.
Ксе поколебался.
— У стихийных богов, — сказал он, — нет разума в человеческом понимании. Матьземлю создает жизнедеятельность всех живых существ на планете, от вирусов до млекопитающих. Но суммарная масса бактерий, растений, насекомых — она больше, чем масса людей или дельфинов. Сознание богини рассредоточено, и очень… неразвито. Я… — Ксе замялся, — ну как бы это сказать… Она как собака. Иногда меньше, чем собака, иногда больше, но ничего умного в любом случае не скажет.
— Понятно.
— Она не различает мелкие сущности. Например, все люди для нее одинаковы. И с памятью у нее плоховато. Но она в состоянии запомнить, происходило что-то уже или нет. Это открыли во время ядерных испытаний. Неизвестно, что она чувствовала во время самых первых взрывов, но с семидесятых реакция богов уже фиксировалась. Там, где бомбу испытывали в первый раз, богиня очень пугалась, но чем старше становился полигон, тем меньше в ней оставалось страха. Только больно, но не страшно. Постепенно память распространилась по всему ее телу, и теперь она уже вообще не боится.
— То есть, здесь происходит что-то совершенно для нее новое?
— Да.
Даниль замолк и в задумчивости прихватил зубами губу.
— А… откуда оно идет? От кого? — проговорил он.
И сам содрогнулся, поняв, что спросил. Мгновенно вспомнилась мысль, посетившая его в кабинете Вороны: когда о «сбитых настройках» сансары он подумал не как о случайно сломавшихся, но как о сломанных кем-то, чьей-то осознанной волей. Теперь интуиция давала подсказку вторично. «Зрение тоже обманывает, — упорно возразил себе Даниль. — Молодец, блин, доказательство нашел…»
Шаман озадаченно хмурился, разбивая носком ботинка влажные темные комья.
— Я сейчас попробую, — сказал он, наконец, и крикнул остальным: — Пожалуйста, минут пять не разговаривайте! Мне послушать нужно!
Он снова пошел в поле и шел так долго, что превратился в едва заметную, тающую в сумерках фигурку, черную на черной осенней земле. Даниль уже не видел его толком, а потом фигурка и вовсе пропала: кажется, Ксе лег навзничь. Сергиевский закурил, размышляя. Нечто совершенно новое для ровесницы жизни на планете — что это может быть? Что вообще на Земле может происходить впервые? Как ни крути, а мысли возвращались к техническому прогрессу: неестественные скорости, беспримерные силы, неожиданные воздействия — все это дело человеческих рук, и действительно, Ксе сказал, что последний раз Земля пугалась атомной бомбы…
Шаман возвращался, отряхиваясь. Сигарета дотлела, Даниль вдавил ее в мягкую почву.
Тихо здесь было, безмятежно тихо, спокойно, как в колыбели — здесь, на южной границе аномалии. Рыжая лента дороги, сжатое поле да сиреневый лес вдали, обычный среднерусский пейзаж; никак, ничем не походила местность на ядерный полигон. Что могло здесь произойти?
