– Остальное принадлежит истории, – заключила Эллен свой рассказ.
– В крапинку, – добавила Фарра, не вполне пряча зевок.
– То есть? – удивилась Джинни.
– У истории два цвета. Все остальные люди живут в одном цвете, – пояснила Агазутта. – А мы – после встречи с мистером Бидвеллом – живем в другом.
– Все это очень хорошо, но при чем здесь я? Или она? – спросил Джек, мотнув подбородком в сторону девушки.
– Пойду-ка я печку погляжу. Что-то похолодало, – сказал Бидвелл, отодвигаясь вместе со стулом. – Джек, захватите вон оттуда полешек, да и старых газет на растопку. Мы еще нальем себе по бокальчику и подымем тост за temps perdu. За «утраченное время» – в буквальном смысле. Ибо вскоре предстоит нам поговорить о небезызвестном таланте – о порядке, шансе, потерянном времени и собирании артефактов, которых никогда не существовало, но которые пребудут в вечности.
Джек вытащил из корзины несколько смятых газет.
Страницы были пусты.
ВАЛЛИНГФОРД
Серость и пыльный мусор теней, стеклянистая хмарь неба, тучи, дергающиеся в конвульсиях, как издыхающие твари, – сучат ногами-мутовками, сбивают из себя пахту…
Неуютный, заброшенный дом в центре столь многих жизней Даниэля, одиноких до невыразимости…
Леденящая пустота, усугубленная тем простым фактом, что как раз сейчас он не одинок – появился Уитлоу, с которым еще предстоит помериться силой.
Старик прошел в дом, чуть толкнув стоявшего на крыльце Даниэля, и с кривой подрагивающей ухмылкой устроился на стуле. Их разделял только замызганный, покоробленный от воды пол – некуда податься, даже часы больше не идут, повсюду перестали тикать, постукивать, отбивать время.
– Предлагаю обсудить ваше будущее, мой юный пермутатор. – Слова Уитлоу мутным пятном проплыли короткую, разделявшую их дистанцию, в сопровождении дюжины вариаций по мере того, как суммировались все оставшиеся, обрезанные пряди судьбы. – Давайте поговорим о том, что произойдет, тем более что сейчас, как я вижу, у вас появилось новое, крепкое тело… пока не начала вновь подводить память, о-о, ведь с вами и вам подобными это гарантировано…
Уитлоу уже столько раз повторил эти слова, что Даниэль потерял им счет. Вряд ли найдется более утонченная казнь за все совершенные им грехи… И все же он не мог так просто откинуть в сторону камень и покончить с этим раз и навсегда.
Даниэль знал, что камни создают определенный защитный круг – и не стремился испытывать на себе, каково это – очутиться, подобно Уитлоу, на краю или, пуще того, вывалиться за пределы круга.
Мне довелось пережить и кое-что похуже – наихудшее, я полагаю. Но вот моя память мутнее, чем месиво за окном. О, если б только удалось думать яснее!
Если б суметь двинуться – куда угодно…
Он до сих пор питал надежду.
Словом, он упорно держался за шкатулки. По крайней мере, не будет ни голода, ни настоящей боли. Он мог бы сидеть сиднем, исследуя каждую вереницу мыслей в их вязких итерациях, в изменениях столь тонких, что никакой внешний наблюдатель не подметит разницы…
Сейчас Уитлоу загнан в угол, – возможно даже, побежден, – Терминусом. Марионетка напротив Даниэля вымучено гнула свою линию, напоминая дергающиеся стрелки поломанных ходиков. «Предлагаю обсудить… что наша Бледноликая Госпожа припасла… для столь блестящего юного предателя миров…»
Даниэль откинулся на спинку стула и зажал обе шкатулки в заведенной назад руке, сместив защитный круг на пару футов от Уитлоу. Сидящая кукла замедлилась и умолкла, пока наконец руку не начало колоть, и Даниэль был вынужден вернуть ящички на место.
Другие типы – партнеры Уитлоу, затерянные в дрожащем сумраке, – никогда не явятся на выручку. Что же касается Моли – кем бы или чем бы он ни был, – от него тоже вряд ли можно ожидать визита.
Глубоко вздохнув и зайдясь кашлем, Даниэль подумал, что любая определенность, пусть и гибельная, была бы лучше, чем эта икающая вечность.
И все же его зонды-щупы – пусть притупленные, опаленные, травмированные – были до сих пор чувствительны. Даниэль понимал: кое-что еще осталось. Где-то существует убежище. Кабы бы не Уитлоу со своими приспешниками, он, может статься, добрался бы туда как раз вовремя.
Загнан, но не заморожен – тет-а-тет с мстителем, но безоружным… Хотя и способным уморить Даниэля скукой, довести до визжащего безумия угрозами и интригами… словно кислота, капающая на акры обнаженной кожи.
«…пока воспоминания о ваших прошлых похождениях не поблекнут и не окажутся пожраны свежей, презрительной и новой личностью. А ведь Бледноликая Госпожа рассчитывает на…»
Что-то переменилось.
Нервная дрожь пробежала вдоль позвонков – безошибочное свидетельство какого-то события в атмосфере комнаты. Хотя как именно идентифицировать или хотя бы распознать это изменение в нынешнем состоянии, было неясно. И тем не менее. Что-то где-то поддалось. Нечто могучее подергивало поврежденные пряди, потряхивало их, выжимало последние часы хронологии, которые можно было бы к чему-то приспособить.
Таки есть.
Стук в дверь резкой болью отозвался в ушах Даниэля. Он сумел-таки заставить себя встать – и сам этому удивился.
Глаза Уитлоу отреагировали на движение, бледная физиономия перекосилась, словно труп подбодрили электроразрядом, – впрочем, на большее у него сил не хватило.
Даниэль прошаркал по мокрому полу и распахнул дверь. Гром и рев ударили в лицо – горы осыпались ледниками, скалы ударялись о скалы, исполинские тесаки крошили небо.
Миры – истории сталкивались.
На пороге стояла пригнувшаяся, коренастая тень. Спустя мгновение тень выщелкнула себя из какофонии звука и света, усилием воли скользнула внутрь.
– Бр-р, – сказал плотно сбитый мужчина, растопырив локти и хватая воздух короткими, крепкими пальцами. – Я с подмогой. Королева-в-Белом махнула на нас рукой. – Он удрученно взглянул на свой вымокший серый костюм. – Извините за нахальство, но мне кажется, у меня есть кое-что вам полезное. И не сочтите за грубость – вы, собственно, кем будете, черт вас раздери?
ЗЕЛЕНЫЙ СКЛАД
Участницы литературного кружка удалились на покой в дальний угол, где поставили себе раскладушки, – одеяла и прочее Бидвелл достал из старинного, окованного медью сундука. Керосиновые лампы бросали длинные, танцующие тени на складские стены и потолок.
Прежде чем предаться сну в своих приватных апартаментах, Бидвелл снял с одной из полок одинокий томик. Вдоль корешка шли цифры – то ли номер, то ли год – 1298. Он подмигнул Джеку с Джинни, сунул книгу под мышку и пожелал спокойной ночи.
После чего задвинул за собой скользящую стальную дверь.
На склад опустилась тишина.
Джинни бросила на Джека неловкий взгляд и отправилась к себе в закуток.
После ужина дамы вместе с девушкой помогли Джеку расчистить еще одно место неподалеку и снабдили раскладушкой с комплектом постельного белья. Теперь каждый сидел в своем маленьком закутке, изолированный ото всех, защищенный. Выжидающий.
Он опустился на краешек постели и устало опустил плечи.
По ту сторону книжной горы скрипнула раскладушка Джинни. До прочих постояльцев достаточно далеко – если говорить тихо, никто ничего не услышит.
– Сказки на ночь? – прошептала она.
– Ясное дело, – ответил он. – Ты первая.
Девушка обошла ящики, подтянула стул и села: колени вместе, голени разведены под углом.
– Мне восемнадцать, – сказала она. – А тебе?
– Двадцать четыре.
– Говорят, мне страшно повезло, но дела по-прежнему идут неважно.
– Это еще неизвестно.
– Я ответила на объявление, как и ты. Позвонила им.
– Господи!
– Кое-что трудно вспомнить, – начала она свою повесть. – Я из Миннеаполиса. Жила в доме, полном артистов или вроде того. Все играли на музыкальных инструментах, работали диджеями… Питались вскладчину, подрабатывали кто как мог. Говорили, что я приношу им удачу, потому как заказы шли один за другим – большие гиги, юбилеи, «черные» джем-сейшены.
– Это хорошо? – спросил Джек.
Она кивнула.
– Да, мне очень нравилось. Мы были свободны, питались черт знает чем, и мне казалось…
Девушка бросила взгляд на Джека.
– Не понимаю, чего тут хорошего, – признался он. – Но все равно, продолжай. Разберусь по ходу дела.
– А однажды… Я вдруг поняла, что друзья меня забывают. Сначала я решила, что дело в наркотиках. – Голос девушки отвердел, лицо приобрело каменные черты. – Скажем, мы могли устроиться в заброшенном доме, болтать про музыку, кино и сериалы, в общем, проводить время. И каждую неделю они вели себя так, будто встретили меня впервые. Ничего обо мне не помнили. Порой от этого было так больно, что я убегала, но мне не нравилось быть одной. Я задалась вопросом, что произойдет, если я сама себя забуду. Я ведь много рисовала…
