Чик находился в центре процессии — ему выделили особую стражу: внутренне кольцо составляли Рамды, а снаружи их всех окружали алые солдаты.
Транспорт тронулся. Трения не чувствовалось вообще: он двигался бесшумно, сам по себе. Чик мог только догадываться о том, как он устроен. Черная колонна Рамд ритмично двигалась вперед в своем мрачном великолепии. Несколько минут они шествовали по улицам Маховисала. Их не приветствовали — это было священное, внушающее ужас событие. Чик смутно ощущал взгляды тысяч пар глаз, почтение и благоговение. Настал День Пророка. Они лицезрели чудо.
Колонна завернула за угол. Сначала Уотсон был потрясен этой абсолютной безграничностью; он впервые почувствовал, каково это — смотреть на мир глазами насекомого. Будь он муравьем, взирающим снизу на колонны Карнака [6], разница в размерах все равно не была бы такой огромной. Он глядел на нечто колоссальное, превышающее способность человеческого восприятия. То был подпираемый колоннами вход в Храм Колокола.
Такое здание мог бы измыслить ум гения, во власти несдерживаемого, вдохновенного воображением. Оно было поразительно огромным! Колонны были шестигранной формы, каждая диаметром в средних размеров дом. Возвышавшиеся на головокружительную высоту, они выглядели так, словно в самом деле ниспадали потоками расплавленного металла с огромных колокольной формы изгибов сводчатого наличника. Такова и была задумка.
У Чика было впечатление, что верхушка строения каким-то образом обходится без поддержки основания, скорее наоборот — пол был словно отстранен от потолка. Это был титанов труд, настолько возвышенный и колоссальный, что в первое мгновение Уотсон оцепенел от ощущения своей незначительности. Какие у него шансы против людей, способных придумать нечто настолько громадное?
Он не видел, насколько велико здание. Одного достойного Гаргантюа [7] фасада хватило, чтобы подавить разум. Он был сделан в форме треугольника, один угол которого был направлен в сторону города. Две стороны фасада сходились под огромным арочным проемом — это и был вход. Уотсон узнал одно из зданий, которое видел с борта хруща на окраине Маховисала. Огромная площадь была забита людьми, так что процессии остался лишь узкий проход, и сзади, сколько было видно Чику, к этому безразмерному месту стекались еще толпы людей. Числа им не было.
Машина остановилась. Стражи, одетые и в алое, и в голубое, образовали двадцатикратную границу. Уотсон чувствовал, как множество людей затаили дыхание в ожидании. Троица вышла из гондолы: сначала Геос, за ним Ян Лукар и, наконец, Уотсон. Чик перехватил взгляд Лукара — в нем читалась уверенность; он излучал бодрость и веселье, невзирая на торжественный момент.
Они прошли между двумя огромными столбами, миновали исполинскую арку. Несколько минут они шли по, как показалось Чику, безупречному лабиринту из этих безразмерных колонн. И каждый шаг отмечался алыми и голубыми рядами, тянувшимися по обе стороны от них.
Бескрайнее море людей растекалось по лесу колонн, сколько хватало глаз. Никогда прежде Чику еще не доводилось попадать в такое скопление людских масс.
Они прошли под внутренней аркой, что была меньше и ниже, туда, где, как догадался Чик, и располагался собственно храм. И если Чик думал, что его передняя была огромна, то для того, чтобы описать увиденное им сейчас, требовалось новое слово.
Храм было таким колоссальным, что охватить его разумом было почти невозможно. Лабиринт колонн закончился; вместо него далеко направо и налево стояли одиночные ряды исполинских столбов. С каждой стороны их было по семь, разделенных гигантским расстоянием. А между ними было пространство настолько обширное, настолько невероятно большое, что в нем мог бы поместить маленький город. И над всем этим возвышалось не открытое небо, но потолок столь потрясающий, что Чик чуть было не остановил процессию, засмотревшись. Потому что потолок этот являл собой нижнюю сторону облака — серо-черной, наводящей страх грозовой тучи. А четырнадцать колонн являлись удивительными водяными столбами, чудовищными спиралями цвета бури, с ослепительными вихрами на верхушках и у оснований, которые соединяли крышу и пол. От края до края тянулось это зловещее ровное облако эпохальных размеров; и по обе стороны оно уходило корнями в эти жуткие колонны, словно живое, словно готовясь в любую минуту всосать землю, отправить ее в вечность.
Одним лишь усилием воли Уотсон оторвал взгляд и сосредоточил внимание на других подробностях этого невиданного места. Оно освещалось огромными окнами, что располагались за четырнадцатью колоннами — окна были слишком далеко, чтобы их различить. Свет открыл прямо впереди нечто, что Чик сперва принял за ниспадающий поток черной воды. Она вырывалась из задней части храма и у истока ограждалась стенами из чистого серебра, крест-накрест украшенными завитками из золота и драгоценных камней; у подножия этого фантастического водопада стены плавно перетекали в две огромные зеленые колонны.
Когда Чик и остальные приблизились, рой крохотных бронзовых созданий с серебряными крылышками заметался по залу: это были хрупкие птицы, размером меньше ласточек, красивые и стремительные до неуловимости. Они были бесчисленны; в одно мгновение воздух храма наполнился порхающими, быстрыми блестящими пятнышками.
Потом Чик узрел, что наверху, у истока водопада сидят двое. Удивившись, он вместе с остальными прошествовал сквозь молчаливую толпу; все стояли с обнаженными головами и замершим дыханием. Верующие томалийцы заполнили каждый дюйм этого безграничного места. Только узкая тропинка позволила процессии пройти к этому странному, бесшумному, темному водопаду.
Они почти достигли его основания, когда Чик увидел, что идущие впереди Рамды без сомнений идут прямо в течение, а потом — взбираются по нему. Они шагали вверх, и Чик понял, что черная вода — на самом деле черный нефрит, а двое человек наверху сидят на площадке самого большого лестничного пролета на его памяти.
Рамды поднимались, расходясь налево и направо, к серебряным стенам. Одетые в алое и голубое стражи остались внизу, разметив путь сквозь толпу. У подножия лестницы Чик остановился и осмотрелся вокруг, и снова на него накатило оцепенение от бесконечной громадности всего, что он лицезрел. В этот миг Уотсон обернулся назад, на портал, который миновала процессия. Сейчас тот был закрыт, а над ним, покрывая значительную часть стены и чуть ли не достигая нависшего сверху облака, растянулся колоссальная копия трехцветного знака Харадоса.
Впервые Чик сполна осознал значимость символов. Если раньше это было случайной частью приключения, то теперь он смотрел на знак мистического откровения. Это был не просто мотив для всех других украшений на стенах и меньших деталей обстановки храма — это была эмблема триединства, наделенная глубоким смыслом, священная, означающая тайну вселенной и будущего. Тут было нечто более глубокое, чем просто вера в судьбу, — за всем этим стояла основанная на фактах вера в цивилизацию.
Но в ту минуту, когда Чик замер, поставив одну ногу на нижнюю ступеньку лестницы, произошло нечто, что заставило его задрожать от радости. Кто-то заговорил… заговорил по-английски!
Чик огляделся. Голос принадлежал человеку в голубом облачении из стражи Сенестро. Он стоял в конце ряда, ближе всех к лестнице, чуть впереди своих товарищей. Как и остальные, он держал свое оружие с игольным острием, как на параде. Чик едва скользнул по нему взглядом, но потом ему хватило ума глянуть куда-то в сторону, когда человек едва слышно произнес:
— Все путем, дружище, не гляди на меня. Я знаю, что ты думаешь. Но она не так плоха, как выглядит! Не вздумай бояться. Мы с тобой всю Томалию уделаем! Ступай вверх по лесенке и задай этому мерзавцу Сенестро жару, прямо как во Фриско!
— Кто вы? — спросил Уотсон, пристально глядя на трехлистный клевер. Он говорил так же тихо и приглушенно, как и его собеседник. — Кто вы, друг мой?
