Даже у меня, существа совершенно постороннего, голова пошла кругом, а что уж тогда говорить о вещунах всех категорий, для которых этот запах был и кнутом, и пряником, и столпом существования, и порукой на будущее.
Лекарь, спавший прямо на полу, в двух шагах от входа, тяжко застонал и перевернулся на другой бок. Если ему что и снилось, то явно не королевские милости.
Подталкиваемый взглядом принцессы, я пересек зал и сорвал занавес, оказавшись тем самым на половине, запретной для рядовых вещунов, а уж для чужаков – тем более.
Алтарем в этом храме размножения служило ложе, столь просторное, что на нем смогли бы разместиться не только все рыцари Круглого стола со своими дамами сердца, но сверх того еще и рыцарские кони.
Посреди этого исполинского ложа возвышалась живая гора, заботливо укрытая парчой и бархатом. Гора мерно вздымалась, каждый раз издавая надсадный, придушенный хрип.
Полумрак королевских покоев мешал рассмотреть какие-либо детали, и я вынужден был с ногами взгромоздиться на ложе. Моя огромная тень, переламываясь, поползла со стены на потолок.
И вдруг где-то совсем рядом раздался хриплый клекот, заставивший меня вздрогнуть. Это смеялась королева. Только сейчас я рассмотрел ее крохотную лысую головенку, как бы и не имевшую отношения к громадному, словно стог сена, телу.
Даже не верилось, что хрупкие и грациозные принцессы со временем могут превращаться в подобных монстров.
Два круглых белесых глаза, разделенных горбатым носом-клювом, смотрели на меня мудро и бесстрастно. А что еще можно было ожидать от древнего, как мир, создания, заметившего порхающую поблизости мошку-однодневку?
Вот только не знаю, понимала ли королева, что эта мошка собирается нанести ей смертельный укус. Хохот, на самом деле являвшийся обыкновенным астмическим кашлем, постепенно сошел на нет, и голосом, не подразумевающим наличия зубов, королева произнесла:
– Я рада, что ты вновь навестил меня. Отступать было поздно, и я холодно ответил:
– К сожалению, причина, заставившая меня явиться сюда, не дает повода для радости.
Сзади взвизгнула принцесса:
– Не смей разговаривать с ней! Тебя одурачат! Делай, что тебе сказано!
Королева, не обращая никакого внимания на эти истерические реплики, продолжала:
– Как раз наоборот. Я рада принять смерть от существа, благодаря своему великому предназначению приобщившегося к сонму небожителей. Это как-то примиряет меня с грядущим распадом души и тела. А иначе я угасала бы еще очень долго. Эти вертихвостки, недостойные даже скорлупы яиц, из которых они совсем недавно вылупились, только и умеют, что шушукаться по углам. Пролить мою кровь им не дано.
– Очень скоро одна из этих вертихвосток займет твое ложе и сделает для вещунов не меньше добра, чем в свое время сделала ты. Таковы непреложные законы природы, и нам не остается ничего другого, как покоряться им.
– Думаешь, это легко? Было такое время, когда я искренне полагала, что законы природы писаны не для меня, – вздох королевы был подобен шипению лопнувшего автомобильного баллона. – Самомнение меня и погубило. Не повторяй моих ошибок. Даже взобравшись на самую высокую гору, помни, что рано или поздно придется спускаться вниз… А как ты собираешься убить меня? Я так ослабела, что даже утратила способность читать чужие мысли.
– Тебе надо выпить вот это! – я продемонстрировал роковой флакон.
– Что там у тебя? Истома? Боюсь, для меня она будет слабовата. Заснуть-то я, может, и засну, но с жизнью не расстанусь. Оставь ее себе на память… Я тут заранее приготовила для себя одно верное средство, расплатившись за него последним яйцом. Смерть будет довольно поучительная, но зато вполне достойная королевы. Поищи в подушках. Самой мне до него не добраться, а попросить, кроме тебя, некого.
Я перебралл гору подушек, расшитых тончайшей золотой канителью и в одной вместо птичьего пуха обнаружил тяжелый серый песок, похожий на свинцовые опилки.
– Нашел? – поинтересовалась королева. – Тогда рассыпай его по ложу. Швыряй горстями, не жалей. На меня тоже… Когда закончишь, разбей любой светильник и бросай сюда. После этого быстренько уходи и не забудь поплотнее закрыть за собой дверь. Сквозняки опасны для зарождающегося огня точно так же, как и для стариков…
Я сделал все так, как велела королева, и спустя минуту ее ложе пылало, словно боевая машина, подожженная термитным снарядом. Дело оставалось за малым – вытащить отсюда обезумевшую принцессу и подпереть дверь алебардой, позаимствованной у вещуна.
В самый последний момент из огня, стрелявшего во все стороны искрами, раздался совершенно спокойный голос:
– Да не оставит тебя удача.
Планы принцессы можно было считать наполовину сбывшимися, но далось это ей нелегко. Вид у гордой Чуки был такой, что впору смирительную рубашку надевать – тут вам и конвульсии, и закатившиеся глаза, и пена на губах.
Но по мере того, как яркий, мерцающий свет, пробивавшийся в узкую щель под парадной дверью, постепенно угасал, прежнее самообладание стало возвращаться к ней.
– Поздравляю, – сказал я, чувствуя себя, как побитая собака. – У нас в таких случаях говорят: королева умерла, да здравствует королева.
– А у нас не принято говорить ничего, – Чука утерла с лица слезы, пот и слюну. – У нас принято выжидать, какая именно из претенденток превратится в королеву. Во многом это игра случая.
– Сама ты сейчас что ощущаешь?
– То же самое, что и все остальные мои подруги. Ужас перед неведомым и мучительную ломоту во всем теле. Но они еще ничего не знают о случившемся и пытаются побороть свою мнимую хворь. Вопрос в том, чей организм сумеет перестроиться быстрее. Тут важно каждое мгновение.
– А что ожидает тех, кто не успеет?
– Они умрут. Нельзя быть королевой наполовину или на одну треть. Настоящая королева потом наплодит много новых наследниц… Кажется, начинается, – голос ее сразу осип. – Меня словно в кипяток окунули.
Да я уже и сам заметил, что с принцессой творится что-то неладное. Ее агатовые глаза быстро выцветали, как это бывает в моменты сильной боли, а волосы, наоборот, темнели. Платье, прежде болтавшееся, как на колу, вдруг стало тесным для наливающейся плоти и затрещало по швам.
– Душно! Жмет! – пробормотала она, остервенело сдирая с себя одежду. – Помоги!
Конечно, в биологическом плане мы были совершенно несовместимы и наши места во вселенском паноптикуме жизненных видов отстояли друг от друга весьма далеко, но от принцессы исходила сейчас такая чувственность, такая страсть, такое порочное очарование, что моя мужская сущность отреагировала на это самым подобающим образом.
