Сэмюель Дилэни - Падение Башен

Причина интереса Лорда Пламени к Торомону ясна: он готовится начать войну в нашей вселенной. Он пытается узнать все, что возможно, о том, как жизненная форма этой вселенной ведет себя в войне. И война в Торомоне — война чистая, потому что там нет реального врага. Возможно, мы тоже сумеем узнать кое-что. Наше преимущество в том, что каждый в том городе гораздо ближе друг к другу и к землянам, нежели Лорд Пламени, для которого такие понятия, как интеллект, сострадание, убийство, выносливость ничего не означают, он должен научить их чуждым наблюдениям. Но и мы точно так же не имеем представления о его характеристиках. Для дальнейшего нашего понимания мы просили наших агентов взять с собой три документа, продукцию трех самых восприимчивых разумов на Земле: стихи Вала Ноника, «Унификация случайных полей» доктора Кли Кошер и «Тени моря» — последний обзор истории Торомона доктора Рольфа Катама.

В городе стояла тишина. Затем слабая жизненная форма, существующая как светочувствительный вирус, спросила:

— А может ли что-нибудь помешать им взять эти... работы?

Тройное существо ответило:

— Не забудьте, что эти работы созданы самыми восприимчивыми разумными существами Земли и никогда не дойдут до разума обычного человека, как, скажем книга или периодика, а среди наших четырех агентов постоянно будет предатель — сам Лорд Пламени... А далеко от этой вселенной...

...и она прекрасна, когда солнце сквозь треснутое стекло играет в ее распущенных волосах, прекрасны ее закрытые глаза, ее оливковые веки, более темные, чем лицо, чем вся остальная кожа, которая тоже прекрасна с ее оттенками меда и легкой голубизны плода кхарбы, идущей от белого к розовому, прежде чем он станет пятнисто-оранжевым, спелым, ее кожа прекрасна и своей текстурой: она похожа на полированный камень там, где туго натянута на поднятом колене, и на бархат, там где расслаблена.

Трещина в оконном стекле бросает линию тени на половицы, на постель, на смятые простыни, на ее живот. Ее губы раскрыты, зубы слегка голубеют в тени верхней губы.

Она была прекрасна в длинных фиолетовых тенях, падающих на набережную, где он гулял с фонарем в прошлый вечер, прекрасна в свете фонаря, где она остановилась поболтать немного с ее другом.

— Итак, ты все-таки женился, Вал. Ну, я так и думал. Поздравляю.

— Спасибо, — сказали они в один голос, его низкий тенор и ее богатый контральто звучали как музыка. — Ренна. Это мой друг Кино. Кино, моя жена Ренна. — Это он сказал один, как сольный инструмент после хора, и это включалось в симфонию.

— Думаю, теперь тебе нечего делать в нашей банде. Впрочем, ты никогда и не был настоящим ее членом. Теперь ты можешь сидеть и писать стихи, как ты всегда хотел, и радоваться жизни.

— Да, я не гожусь для банды, Кино, — сказал Вал. — Помнишь Джефа? Из-за этой дурацкой вражды между мною и им я решил, что сейчас самое время бросить все эти дела недов. Через пару деньков мы поедем на материк. Вы слышали, там есть место, которое нам хотелось бы посмотреть.

— Я не собирался упоминать о Джефе, но раз уж ты сам заговорил, я, пожалуй, скажу, что уехать — это хорошая идея. Потому что он член банды до корней своих гнилых зубов, — он кивнул и улыбнулся, как бы извиняясь. — Ладно, я пошел, а ты пригляди, чтобы Джеф не увидел ее, — он показал на Ренну.

Вал взглянул на нее, на ее темную кожу, побледневшую в свете фонаря. Кино ушел, а она была...

...прекрасна, когда они шли по темным улицам Адского Котла, и, наконец, завернули в таверну-пансион и вошли в комнату.

На стене висел рисунок, который она подарила ему — прекрасный мелок на коричневой бумаге. На колченогом столе у окна лежала пачка бумаги. На верхнем листке был окончательный набросок стихотворения, представлявшего в изысканном стиле и яркой образности ее портрет.

Он сел на смятой согретой теперь их телами постели. Ренна лежала рядом с ним и он до боли в глазах смотрел на красоту ее дыхания, на легкий трепет ноздрей, на нежную шею.

Он взглянул на окно и нахмурился: вечером оно не было разбито. В окно был брошен какой-то предмет. Осколки стекла блестели на бумаге. «Я хотел бы, чтобы так сияли мои слова», подумал он. Он поднял камень, завернутый в бумагу и прочел слова, написанные расплывающимися чернилами, в них не было блеска, но были удары молота по твердому жару страха, который он давно носил в себе. Они гласили:

«После тебя видел Джефа. Достанет тебя. Сказал, что съест тебя на завтрак. Уходи немедленно. Он всерьез.

Наверное, удар камня о стекло и разбудил его. Он повернулся и увидел ее открытые глаза. Она улыбнулась. В нижнем этаже раздался треск. Она спросила его молча, одними глазами, и он так же молча пожал голыми плечами.

Грубые шаги по лестнице. Резкий голос хозяйки меблированных комнат:

— Вы не имеете права вламываться сюда! Я хозяйка, у меня лицензия! Убирайтесь отсюда, хулиганье!

Голос замолк, что-то тяжелое ударило в дверь, и она распахнулась.

— Доброе утро.

— Какого дьявола вам надо? — спросил Вал. Ответа не было, и в тишине он увидел кривоногого неандертальца с изрезанным вдоль и поперек лицом. Он вперевалку вошел в комнату. Трое других остановились позади.

— Мне надо сделать тебя несчастным, — сказал Джеф. — Я вижу, ты получил письмо Кино. Мы отобрали его у него, когда он сделал вечером свою первую попытку. А потом я решил, не бросить ли мне письмо самому, только утром, перед тем, как прийти поздороваться с тобой.

Джеф сделал еще шаг и увидел, что Ренна села в постели, увидел ее глаза, руки, плечи, дрожащие от ужаса.

— Ну, приве-е-т!

Вал бросился вперед, но сильный удар в живот бросил его на пол. Когда через секунду он открыл глаза, в комнате было еще шестеро. Трое подняли его, и Джеф снова ударил его в живот.

Годы, проведенные на улицах Адского Котла, сделали Вала хорошим уличным бойцом, и научили его, что если положение безнадежное, надо беречь силы на случай чуда, если оно произойдет, сбереженная сила пригодится. Поэтому, когда Джеф шагнул к Ренне и она закричала, Вал только стоял. Но когда крик сменился долгим визгом, Вал тоже закричал и стал сражаться. Он почти убил одного из тех, кто держал его, но остальные окружили его, сломали ему четыре ребра, вывихнули плечо и свернули набок челюсть.

— Нет, — сказал Джеф, делая успокаивающий жест, — не убивайте его. Пусть посмотрит, что мы сделаем с ней. Эй, кто-нибудь, помогите мне.

Рука Джефа была в крови, а Ренна больше не кричала, потому что у нее были раздроблены горловые хрящи.

Они действовали руками, потом ногами, а затем из потайных ножен появился энергонож.

Через минуту Вал потерял сознание. Они не стали добивать его, а просто ушли.