брендами. И ещё новость, у нас теперь появился сценарист…
— Что это значит?.. — робко поинтересовался Дэвид. — Это хорошо?
— Хорошо тем, что сам этот факт подтверждает высокий рейтинг нашего процесса. Сценаристы берутся писать только избранным. Понимаете, это показывает, что наш процесс, несомненно, повысил в глазах общественности свой статус. Но плохо тем, что мы с вами, равно как и судья, и прокурор, теперь лишаемся свободы в своих словах и действиях. Следующее заседание, чтобы удержать внимание и интерес участников, пройдёт согласно написанному профессионалом тексту. Завтра, кстати, принесу уже сочинённую сценаристом вашу речь. Вам надо будет выучить и произнести её слово в слово…
— Почему же так? — спрашивал Дэвид, когда они уже допивали по второй банке пива. — Столько лжи в этом мире, а судят меня, и я должен следовать правилам, и подчиняться…
— Ну… — протянул Лион-Чарльз. — Наше общество давно уже утратило свободу. Да и что такое свобода? Разве свободен человек? Вот смотрите, у меня есть тело. Я хочу, например, взлететь. Прыгаю…
Чарльз-Лион встал и подпрыгнул, благо пива в его банке уже не осталось.
— И что? — спросил он.
— Что? — переспросил Дэвид.
— И ничего, — ответил Чарльз-Лион, открывая по второй банке. — Я не взлетел. Тело не слушает мои желания, а значит, я ограничен им и уже тем несвободен. К тому же, оно болит, хочет есть, хочет спать. Да и вообще я трачу почти всю свою жизнь на то, чтобы обслуживать его. Ну и скажите, и в чём тут свобода?
— Нет, это другое… — протянул Дэвид. — Это необходимость, некая данность…
— Вот именно! Есть понятия, которые мы должны воспринимать, как некую данность… Они не должны требовать объяснений, потому что и так должны отзываться где-то… Ну, в душе каждого человека что ли… Но вам не кажется, что мы утратили этот самый базис в наших душах?
Дэвид задумался. Кажется, он понимал, о чём говорит Чарльз-Лион, но он не мог этого четко сформулировать.
— Мир, человек, добро, зло, жизнь… Это то, что не должно требовать объяснений. Семья, ложь, закон… А мы теперь вынуждены писать какие-то юридические определения для всего, для самых фундаментальных понятий. Жизнь… С какого момента её считать? С момента зачатия человека в утробе матери или с момента, когда происходит первый вздох? А ведь это две разные даты… Разность составляет целых девять месяцев. Теперь заметьте, что все наши законы действуют именно с момента рождения человека, а до этого, кто это существо? Биологами доказано, что в утробе находится существо со всеми признаками человека, но он, получается, вне закона… Смерть… Когда она наступает?.. Кто те люди, которые лежат на поддерживающих их жизнь искусственных аппаратах?.. Кто вправе решать их судьбу?..
Дэвид кашлянул.
— Если мы будем писать определения всем понятиям, то каждое из них будет занимать по десятку листов… Человек? Вы можете мне описать, кто такой человек? А ведь весь наш закон, строится именно на этом понятии. Нет человека, нет закона… Почему люди раньше не нуждались в этих определениях, а теперь мы дошли до того, что должны описывать самое базовое понятие?
Дэвид слушал, допивая уже третью банку.
— Базис, базис… — приговаривал Чарльз-Лион, — мы утратили какой-то наш общий внутренний базис…
Допив третью банку, он встал.
— Ну что ж, мне пора, — сказал он. — Завтра вернусь к вам с вашей речью. Надо же, они взялись писать нам сценарий… — растерянно почесал он свой затылок. — В моей практике такого ещё не бывало, я не того масштаба личность, а вот надо же, смотри… Глядишь, ещё и процесс выиграем, хотя это вряд ли…
Адвокат ушёл, а Дэвид остался один на один со своими мыслями.
То, что произошло вчера, его взволновало. Он, не разбираясь во всех тонкостях юриспруденции, увидел лишь то, что людей задело. Причинённая в результате лжи каждому из них обида не забывалась. Они, добропорядочные граждане, как все современные люди, живущие в огромных многолюдных городах, вынуждены были находить общий язык со всеми окружающими, о чём старательно твердили им психологи. Они пытались сдерживаться, старались похоронить воспоминания о лжи в своих душах. Но стоило лишь дать людям легальную возможность пожаловаться… Ведь дело Дэвида простенькое, проще некуда, он, возможно, проявил некую халатность, из-за которой человек был дезинформирован, но люди ухватились за возможность высказаться на счет замеченной ими в прочих ситуациях лжи. Что же такое неправда? Почему она так ранит человека?.. И почему ею пропитано уже всё общество? А теперь её требуют узаконить, дать чёткую формулировку каждому существительному. Потом что? Будем писать, что означают числительные, предлоги, местоимения? Проще и безопаснее вообще перестать разговаривать…
Дэвид лёг и отвернулся к стене.
***
Третье заседание началось бурно. Зрители-присяжные активно продолжали присылать свои случаи «дезинформации», но их уже никто не читал, это не входило в регламент сегодняшнего заседания. Дэвид, выучивший написанную ему речь, ожидал своей очереди.
Началось заседание с обвинительной речи прокурора. Говорил он красиво, монолог его с частыми обращениями к присяжным был составлен по всем классическим законам риторики. Обвинитель взывал к правосудию, к установлению законной справедливости, речь была полна обобщений, что позволило ему раздуть преступление Дэвида до немыслимых масштабов.
Когда он закончил, все заметили, что почти сто тысяч зрителей покинули процесс. Это было провалом. Речь, красивая, правильная, не вызвала у зрителей-присяжных интереса.
Настала очередь защиты. Камеры устремились на Чарльза-Лиона. Дэвид заметил, что тот переживал. Потеря рейтинга во время речи его соперника, вроде бы, должна была Чарльза-Лиона лишь подбодрить, но в том то и была загвоздка, что любое судебное заседание, любой судебный процесс, имел своей целью собрать как можно больший рейтинг участников и тем самым получить как можно большую прибыль от каждого процесса, а для этого требовалось, чтобы все его участники были бы друг с другом заодно. Как по нотам, разными голосами они должны были пропеть единое, пришедшееся зрителям бы по вкусу произведение. Чарльзу-Лиону предстояло теперь исправить ту оплошность, что допустил прокурор, надо было вернуть и приумножить зрителей.
— Ваша честь, Господа присяжные, — начал Чарльз-Лион. — Защита признает, что подсудимый виновен, но давайте разберём, так ли уж велика степень его вины? Заслуживает ли он того, чтобы быть осуждённым по столь серьёзной статье, как «Дезинформация»?
Дэвид сразу же понял, что сейчас Чарльз-Лион произносит слова, написанные для него сценаристом. Чарльз-Лион по своей воле никогда бы не назвал Дэвида виновным. Вся последующая произносимая адвокатом речь перекликалась с тем, что предстояло после него сказать в своей последней заключительной речи самому Дэвиду. Чарльз-Лион говорил о том, что согласно всему сказанному на прошлых заседаниях,
