— Кто? — лаконично поинтересовался Тео.
— Молодой марокканец на мотоцикле. Марка — итальянский “сирокко”, довольно старый, заднее седло с зеленой бахромой — она закрывала номер. На стекле передней фары трещина слева сверху. На никелировке руля — глубокие царапины.
— Водитель?
— Высокий, худой, курчавые короткие волосы, небольшие усы, черные очки, потертые джинсы, белая грязноватая рубаха. На левой руке электронные часы “сейко”. Большой палец правой руки заклеен лейкопластырем.
— Я пошел, — объявил Тео.
— Его уже сменили, — предположил Стив.
— Или еще нет, — Тео усмехнулся, осторожно прикрывая дверь, которую Суонг тотчас же закрыл на задвижку и на цепочку.
— Что предпринимаем? — спросил Цезарь, внимательно глядя на Стива.
— Вероятно, надо лететь.
— Я хотел еще посмотреть отель. Переговоры о покупке подходят к финалу. Тут директор Ренке из нью–йоркского банка. У него полномочия от Пэнки. Я видел его сегодня и говорил с ним.
— Тоже немец?
— Да, но из семьи антифашистов. Родился в Штатах.
— Может, он и подослал “хвост”?
— Не думаю… Он был удивлен и даже испуган нашей встречей. Решил, что его проверяют, и пытался оправдываться. Он понятия не имел, что я могу находиться в Африке.
— Прошу прощения, но за нами следили со вчерашнего дня, — вставил Суонг.
— А что за отель? — спросил Стив.
— “Звезда Марокко” — на Приморском бульваре, недалеко от Океанариума.
— Место неплохое.
— У отеля свой участок пляжа и причал для катеров и яхт.
— Великолепно. Почему же отель продают?
— Финансовые трудности… Они строят что‑то еще, а туристов мало. Здесь неспокойно после попытки переворота.
Послышался условный стук в дверь, и Суонг, заглянув в глазок, впустил Тео.
— Сидит в кафе, напротив двери, — объявил Тео.
— Парень с мотоциклом? — уточнил Стив.
— Да. Мотоцикл па стоянке слева от входа. С балкона должно быть видно.
Суонг вышел на балкон и тотчас вернулся.
— Этот… Значит, увидим, когда они сменятся.
— Он задержится, — возразил Тео.
— Почему?
— Будет ждать второго, который пошел наверх.
— А тот что?
— Не придет.
— Понятно, — кивнул Стив. — Что ты сделал со вторым?
— Лежит в твоем номере.
— Жив?
— Да. Связан.
— Что он делал?
— Пытался незаметно войти в твой номер.
— Вошел?
— Да. Но я следом.
— Пойдем поговорим?
— Он сможет отвечать минут через двадцать.
Через четверть часа все вчетвером перешли в номер Стива. Тут никого не оказалось, но Тео направился в ванную комнату и вытянул оттуда за ноги молодого, узколицего, смуглого парня, туго спеленутого капроновым шнуром.
— Оперативно, Тео, — похвалил Цезарь.
— Санчин–до, — усмехнулся тот в ответ.
Связанный парень шевельнулся и застонал.
— Часы “сейко”. Такие же, как у того. — Суонг указал на руку пленника.
— Дай‑ка их мне, — попросил Стив.
Суонг повернул парня на бок и, освободив кисть руки от шнура, снял часы и протянул Стиву. Парень застонал громче.
— Тихо, — предупредил Стив, разглядывая часы, — разговаривать будешь шепотом.
— Не понимаю, — пробормотал пленник по–арабски. — Я ни в чем не виноват. Отпустите…
— Можно и по–арабски, — сказал Стив. — Выкладывай все начистоту. Быстро. Кто тебя подослал и зачем?
— Ничего не знаю. Я не виноват. Отпустите.
— У него был пружинный нож и плетеная корзинка, — вставил Тео.
— Превосходно, — кивнул Стив. — Про папу Луку ты слыхал?
— Нет… Я ни в чем не виноват.
— Разумеется. Сюда ты, конечно, забрался по ошибке.
— Да, господин, я ошибся. Я…
— Зато мы не ошиблись. Даю тебе минуту на размышление. Если не заговоришь, сначала отрежем тебе уши, потом нос, потом… Ну, потом все остальное… Твоим ножом. Минута началась.
Через три минуты все стало ясно.
— Развяжи его, Тео, — сказал Стив, после того как парень, заикаясь от страха и волнения и мешая французские слова с арабскими, закончил исповедь. — Где твой нож?
Парень указал на Тео, который освобождал его от уз.
— А корзина с коброй?
— В комнате ночных горничных за лифтом. Дверь открыта.
— Кто из горничных тебе помогал?
— Никто. Клянусь Пророком. Про дверь сказал Биппо.
— Допустим. Принеси, пожалуйста, сюда кобру, Тео, — попросил Стив, — и дай мне этот ножик. А ты пока посиди отдохни, гага.
Тео толкнул парня в свободное кресло, вынул из кармана складной пружинный нож с рукояткой из зеленого рога и протянул Стиву.
— Хорош, — сказал Стив, резким движением открывая нож. — Так какой тут яд?
Парень, постукивая зубами, повторил. Его бледное лицо блестело от пота, хотя в комнате работал кондиционер и было прохладно.
— Этот яд хорошо известен в Африке и на Востоке, — тихо заметил Цезарь. — Даже при небольшой ране смерть наступает через несколько минут от паралича сердца, и установить присутствие яда в крови чрезвычайно трудно.
— Стойкий он? — спросил Стив, внимательно разглядывая ирризирующее на свету лезвие.
— Довольно стойкий, хотя разлагается спиртом. Нанесенный на холодное оружие, сохраняет силу несколько месяцев, пока не сотрется.
— Видишь, на какое нехорошее дело тебя послал твой патрон? — назидательно заметил парню Стив, осторожно складывая нож и пряча его в карман. — Тебя послали убрать “неверного”, а “неверный” — твой единоверец. Ты мог совершить большую ошибку, и Аллах никогда не простил бы ее тебе.
У парня задрожал подбородок.
Возвратился Тео с небольшой плетеной корзиной.
— Есть кобра? — поинтересовался Стив.
— Есть.
— Теперь в наказание следует попросить тебя сунуть в эту корзину руку, — сказал Стив, глядя в упор на пленника.
Парень весь сжался в своем кресле.
— Но мы не сделаем этого, — продолжал Стив. — Пока не сделаем… Но запомни, гага: папа Лука всесилен. Твой бывший патрон — поганый боров рядом с ним. Даже хуже… Если ты когда‑нибудь изменишь нам, как только что изменил своему бывшему патрону, тебе обязательно придется сунуть руку в эту корзину… Понял?
Парень кивнул, покусывая губы.
— Сколько они обещали тебе?
— С–сто динаров.
— А сколько уже заплатили?
— Н–н… п–пятьдесят.
— Хорошо, что не соврал. Вот тебе сто долларов. Понял?..
Парень открыл рот, но не решался взять протянутую ему банкноту.
— Бери, бери.
— А что я… должен… сделать?
— Сейчас ты поговоришь со своим приятелем внизу. — Стив сделал паузу, перехватив удивленный взгляд Цезаря. — Отсюда поговоришь, добавил Стив, указывая на часы “сейко”, лежащие па столе, — Ты скажешь ему, что тебе велю, а затем незаметно смоешься отсюда и тотчас уедешь к себе в Марракеш. Ты ведь из Марракеша, не так ли?
