Вот как сейчас... Затаив дыхание, скитальцы звездных морей осторожно приблизились к прибрежному кустарнику и раздвинули ветки. На противоположном берегу сидела скиталица - их родная сестра. Освещенная вечерними лучами, она походила сейчас на ту Лорелею, какой увидел ее в своем воображении старинный поэт Генрих Гейне:
Там девушка, песнь распевая,
Сидит на вершине крутой.
Одежда на ней золотая,
И гребень в руках - золотой.
Да, под закатным солнцем она пламенела, расплавленным золотом струились ее волнистые волосы, а гребень в руках сверкал, как раскаленный. Расчесывая волосы, Лорелея на минуту умолкла. Потом снова запела, и река наполнилась голосом, в задумчивых и протяжных переливах которого звучала грусть об утерянной родине.
Заметив нас, русалка вздрогнула и уронила гребень. Вслед за ним с тихим плеском скрылась в реке и сама Лорелея.
Она очистила наши души от всего тягостного, что накопилось за годы скитаний; она принесла такое же облегчение и радость, как произведение искусства, как античный катарсис.
С тех пор я часто уединялся, заходил в знакомые с ранних лет рощи, бродил по берегам реки и все надеялся увидеть хоть кого-нибудь из своих прежних спутников. Но все напрасно.
И все же встреча, изрядно смутившая меня, произошла. Как-то после захода солнца я вышел из леса и на лужайке увидел девушку. Она подняла руки и, чудо! - к ее пальцам стекались звуки с опушки леса, из кус-тарника, из травянистых холмов: здесь и журчание ручья, и пение малиновки, и говор листвы. Фея Мелодия? Слышал я о такой редкой гостье. Только она могла из нестройного шума природы воссоздать гармонию. Незнакомка вскинула руки в вечернее небо, где зажглись первые звезды; и оттуда, из далеких космических сфер, упали совсем иные звуки, не подвластные фее. Может быть, это земная девушка, которая учится на композитора? И многое ей, на мой взгляд, удавалось просто здорово. Казалось, в ее пальцах - все голоса, мира, вся музыка Вселенной, начиная с песни маленького жаворонка и кончая голосами больших планет.
Девушка повернулась ко мне лицом, и я, попятившись, спрятался за сосной. Это же Вика! У нее оказались незаурядные способности. Фея весенних лугов, эта легкомысленная тетя Зина, не ошиблась, одарив ее своим знаком...
Я поспешил покинуть место, облюбованное Викой для творческого уединения. Что я ей скажу? Да и кто я такой сейчас?
От вновь возникших жестоких сомнений, от душевных бурь и треволнений спасало общение с дядей Абу. Пока лишь с ним я чувствовал себя свободно и раскованно. Мы уходили куда-нибудь подальше, садились на пригорке или берегу ручья и вспоминали свои приключения, спорили. Но вскоре случилась беда: шумные ватаги ребятишек похитили у меня дядю Абу.
Однажды, закончив дела на внеземной станции, я опустился недалеко от села, где на одной из полянок договорился встретиться с дядей Абу. Он уже был на условленном месте, но на меня не обратил ни малейшего внимания. Для него вообще весь мир перестал существовать: дядя Абу сидел в кругу мальчишек.
- А еще кого там встретил? - спрашивали ребята с округлившимися от жадного внимания глазами.
- Пирата,- ответил дядя Абу.- Самого настоящего живого пирата. Не верите? Сейчас покажу. Интересно, узнаете вы его?
Дядя Абу встал, согнул в колене ногу и так ловко подтянул ее, что ноги будто и не было. Под мышкой у него появился костыль, а на голове широкополая шляпа. Очень картинно выглядели пистолеты, воинственно торчавшие за поясом, и синий камзол с медными пуговицами. Ребята сразу узнали своего любимца. Они плясали вокруг одноногого пирата и кричали:
- Джон Сильвер! Здравствуй, Джон Сильвер!
Попугаи в окрестных лесах, к сожалению, не водились. Выручил ворон Гришка. Он хозяйски уселся на плечо пирата и хрипловато, но вполне сносно восклицал:
- Пиастр-ры! Пиастр-ры! Пиастр-ры!
Слегка раздосадованный, я ушел в березовую рощу, побродил с полчаса и вернулся на поляну в надежде, что дядя Абу освободился. Не тут-то было! Ребятишки вцепились в его штанины, в полы суконного камзола и умоляюще просили:
- Джон Сильвер, покажи, как ты был великим джинном! Покажи!
Одноногий пират преобразился в араба из сказок "Тысяча и одна ночь". Вскинув руки, дядя Абу с забавными ужимками и гримасами потешался над своим недавним прошлым.
- Я Дахнаш, сын Кашкаша,- гулко, словно из заоблачных высей, кричал он.- Я великий и непобедимый джинн!
Восторгу ребятни не было предела.
"Все. Дядя Абу для меня пропал",- подумал я. Однако поздним вечером я застал его в кустарнике на берегу реки. Дядя Абу сидел за старинным столом с витыми изогнутыми ножками и пил вино - от этой дурной привычки, приобретенной в изгнании, он еще не избавился. Лицо его порозовело, но выглядело унылым и скорбным.
- Алкаш,- с укоризненной усмешкой сказал я.
Дядя Абу грустно улыбнулся и жестом пригласил сесть.
- Тебе-то хорошо, скоро улетишь туда,- дядя Абу ткнул пальцем в небо, где засветились первые звезды.- А я останусь. Что буду делать? Чем заниматься?
- А наша работа на внеземной станции?
- Подходит к концу. Уже дематериализовали казарменный город и волшебный лес. Остров оголился и стал таким, каким и должен быть. А здесь погасла блуждающая зона: работа Памяти пришла в норму. Теперь наших ребятишек не будут пугать тени прошлого.
- Но ты еще не стар, дядя Абу. В космосе нужны историки.
- А ребятишки! - Дядя Абу испуганно взглянул на меня и в ужасе замахал руками.- Нет, нет! Не покину я их. Не могу.
Что верно, то верно. Без преданной звонкоголосой братии дядя Абу зачахнет.
- А фантастические романы! - вспомнил я.- В сюжетах недостатка испытывать не будешь. Мы с тобой многое повидали.
- Да, впечатления наши обогатились,- усмехнулся дядя Абу.
Выпив еще стакан вина, он совсем захмелел и начал, к моему огорчению, бахвалиться, как некогда в "Кафе де Пари".
- Все передо мной трепетали. Я был велик и могуч, как Вселенная. А как я тогда разделался с Раваной! Помнишь? Одним плевком!
Дядя Абу светился от упоения. И вдруг нахмурился: в памяти его возник невзрачный Угрюм-Бурчеев.
- Прохвост! - Голос моего собеседника кипел от гнева.- Выпорол розгами. Это меня-то! Непобедимого джинна!
- Как не стыдно, дядя Абу,- я покачал головой.- Напился, как мелкий бес. Что скажут ребята, если узнают?
Упоминание о ребятишках подействовало отрезвляюще. Дядя Абу побледнел, панически огляделся по сторонам и смахнул со стола бутылки. Не долетев до земли, они исчезли, растворились в Памяти.
- Все. Больше не буду,- твердо заявил он и с умоляющими глазами просил: Только никому не говори, что застал меня в таком виде. Не выдашь меня?
