– Скажи мне, что это просто ты из твоего собственного будущего... – Сэлли начала отрицательно мотать головой, – ... а не та женщина, которая втравила нас в эту историю.
– Она... – начала Сэлли.
– Я есть я и несу полную ответственность за все случившееся.
– Но это невозможно!
– Только для средних умов, – усмехнулась Гертруда.
– Мы объясним, – подтвердила Сэлли.
– Мне сказали, что две размежевавшиеся линии никогда не встретятся, – резко сказала Молли. – Как вы можете существовать вдвоем в одной реальности?
Наблюдая за Молли, Джимми не мог не отметить, как виртуозно она работает. Герхард не боялась казаться глупой и откровенно напрашивалась на объяснения. Она адресовала все вопросы старшей женщине – Гертруде, игнорируя младшую – Сэлли. Это рвало и без того тонкие нити симпатии между двумя вариантами и рождало трещину, которую Молли впоследствии надеялась расширить.
– В ваших временных рамках это правда, – согласилась Гертруда. – Но здесь, по эту сторону Терминал-Сити, все иначе. Вы же были там, внутри, и просто обязаны это понимать. Любой человек, имеющий хоть какие-то мозги, способен сообразить, что основная задача Терминал-Сити – примирять результаты отклоняющихся линий с объективной реальностью.
Сэлли кинула на Гертруду короткий взгляд и вновь отвела глаза.
– Для чего? – спросил Гриффин.
– Хотя бы для того, чтобы мы все здесь встретились, – ответила Гертруда. – Пойдемте ко мне, и я все вам объясню.
Она шагнула к ближайшим воротам и исчезла. Немного поколебавшись, Сэлли двинулась за ней.
Остальным пришлось последовать за странной парой.
Гертруда жила в башне, в центре покрытого лесом круглого острова, плавающего по Внутреннему морю. Теплый бриз проникал сквозь открытые окна, принося соленый запах невидимого моря. Серебряный месяц низко висел в небе. И море, и месяц не были видны из временного туннеля, поэтому Джимми Бойли понял, что ворота перенесли их на порядочное расстояние.
– Где конкретно мы находимся? – спросила Молли. Гертруда щелкнула пальцами, и в руке ее появилась карта.
– Это возрожденная Пангея. Континентальный дрейф опять соединил все земли в один огромный материк. Он омывается Мировым океаном и имеет свое собственное внутреннее море.
Она постучала пальцем по линии экватора, пересекающей синюю каплю.
– Мы вот тут. В серединке. Я живу в центре мира. «Разумеется, – подумал Джимми. – Где же еще?» Остальные бродили по комнате, разглядывая вещи, открывая ящики, в общем, демонстрируя любопытство, которое Гертруда полностью игнорировала. Джимми отметил, что он вряд ли бы допустил такую вольность у себя дома.
– У тебя здесь совсем мало книг, – заметил Гриффин.
– Все мои.
– Она имеет в виду, что сама их написала, – пояснила Сэлли.
– Конечно. Что еще я могу иметь в виду?
– Это кто такие? – спросила Молли.
Одна из стен была полностью стеклянной. Другая, напротив нее, представляла собой террариум с землей, сплошь изрытой норками и туннелями. По норам шныряли бледно-розовые лысые зверьки величиной с мышь.
– Голые кротовые птицы, – ответила Гертруда. – Они потеряли оперение, но приобрели общественную социальную структуру. Замечательный пример параллельной эволюции. Поведенчески они почти идентичны голым кротовым крысам, но их ближайший общий предок был скорее всего существом домезозойским и походил на ящерицу.
Молли Герхард с плохо скрытым отвращением глядела на бледных зверьков, карабкающихся друг на друга, копающихся в земле крохотными зубами и похожими на иголки когтями.
– Зачем ты их здесь держишь?
– Но они же необычайно интересны!
– Они – интересны?
Гертруда фыркнула.
– Кровеносная система всегда была терра инкогнита палеонтологии, – начала она. – Огромное количество ученых буквально сходило с ума, пытаясь установить, были ли динозавры холоднокровными или же теплокровными, путаясь в мешанине терминов. Впоследствии стало понятно, что кровеносная система совсем не так проста, как кажется. Температура тела может быть как постоянной, так и переменной, регулироваться изнутри или снаружи, уровень метаболизма может быть низким и высоким. Поддержание постоянной температуры тела называется гомеотермией. Вариативная температура, обычно сходная с температурой внешней среды – пойкилотермией. Температура, регулируемая изнутри, называется эндотермией, снаружи – эктотермией. Животное, уровень метаболизма которого в состоянии отдыха остается высоким, называется тахиметаболиком, низким – брадиметаболиком. Это понятно? Прекрасно. Итак, теплокровные животные в большинстве своем гомеотермики, эндотермики и тахиметаболики, в то время как хладнокровные – пойкилотермики, эктотермики и брадиметаболики. Но голые кротовые птицы оказываются гомеотермиками, эктотермиками и тахиметаболиками. Они что, холоднокровные? Существуют некоторые виды насекомых, температура тела которых в неподвижности равна температуре окружающей среды, но в полете поднимается гораздо выше. Они пойкилотермики, эндотермики и брадиметаболики. Теплокровные или холоднокровные? А звери, впадающие в спячку? Гомеотермики, эктотермики, брадиметаболики? И тепло– и холоднокровные одновременно? Если бы вы сами начали изучать механизм этой системы, вы бы поняли, что я невероятно упрощаю. На самом деле все еще запутанней. Вот я и решила навести здесь порядок.
Во время этой импровизированной лекции Джимми с удовольствием наблюдал, как Сэлли понуро и молчаливо стоит в дальнем углу. Ей удалось высказаться только раз, да и то никто не услышал. Изредка она бросала быстрые взгляды на Гриффина и тут же вновь отводила глаза.
Неудивительно. Впервые Сэлли удостоилась возможности увидеть себя со стороны, и, судя по всему, увиденное ей не понравилось. Единственное, чего не мог понять Джимми, – почему так разговорчива Гертруда.
Гриффин слушал ее молча, не поднимая головы, просматривая книгу за книгой.
– Кожаные обложки, – проговорил он, когда Гертруда наконец замолкла. – Серебряное тиснение. Они хорошо к тебе относятся. И остров... Здесь что, все живут в башнях?
– Некоторые. Большинство – нет.
– Выходит, тебя вроде как премировали? И кто же, разреши спросить? – нелюбезно поинтересовалась Молли.
– Наши спонсоры. Я тоже кое-что для них делаю.
– Что именно?
– Вы уже поняли, мне даровано право изменить собственное прошлое. Иначе мы бы сейчас не разговаривали. То, что я живу здесь, отнюдь не премия, а скорее цена, которую приходится платить за это разрешение. Правда, не слишком высокая. Мне позволено заниматься любимыми делами – в основном исследованиями, – а в ответ я разрешаю исследовать себя, когда у них возникают какие-либо вопросы по поводу человеческой расы.
