– Ладно, – сказал он. – До сих пор нам везло. Злоупотребим своим везением? Федя ты ввел новые данные?.. Молоток. Десять секунд тому, кто хочет возразить. Нет желающих? Пять секунд? Тоже нет? Две. Одна. Запускаю программу.
Сделав это, Мустафа немедленно вспотел. Собрался, озлился на себя: чего уж теперь потеть… Теперь надо ждать, просто ждать, надеясь на лучшее. Можно еще помолиться – хоть Первоматери, хоть любому из запретных богов, – да только поможет ли молитва? Кто знает. Мати наша Люси, иже еси на небеси… Да, только так. Ждать, творя безгласную молитву, все-таки легче, чем просто ждать…
Коротко зашипело – сработал один из малых двигателей системы ориентации. Капсулу повело вбок и начало запрокидывать. Мустафа проверил ремни – норма. Дотянувшись, переключил экраны на видеообзор. Что сделано, то сделано, теперь уже ничего не поправишь. Успеют ли преследователи подобраться на дистанцию гарантированного поражения, не успеют ли – о том лучше не знать.
Земной шар, повернутый к капсуле белым сиянием заснеженного Канадского архипелага, качнулся и уплыл вниз. На несколько секунд Мустафу вжало в завибрировавший ложемент и отпустило – прошел первый импульс торможения. Мерзко заныла какая-то плохо закрепленная деталь. Скорчившийся в ногах Тим прошипел краткое ругательство.
– Прищемил что-нибудь?
– Пока нет.
– А что тогда?
– Сил нет терпеть…
– Могу предложить свой шланг.
– Короткий, не дотянусь…
– Тогда ничем не могу помочь: либо терпи, либо мочись в штаны. Полчаса вытерпишь?
– Постараюсь… Что у нас с топливом?
– Должно хватить на пределе. Если нет, то падать будем недолго – может, с тысячи метров, может, с двух…
Тим даже не огрызнулся. Мустафа подумал, что это, наверное, плохой признак, но пусть уж лучше Гаев молчит. Толку от него все равно никакого – тонких особенностей «Жанны» он не знает даже по тренажеру. Он не пилот, а ценный груз. Самое полезное свойство груза – молчаливость.
А падать камнем что с тычячи метров, что со ста – итог один.
– Федька! – подал голос Мустафа. – Что у нас не работает?
Из краткого доклада Шпоньки следовало, что барахлит система термостатирования и сдох один из поглотителей углекислоты. Больше ничего. Мустафа даже хмыкнул от удивления.
– Не такое уж дерьмо эта «Жанна», как ты думаешь?
Шпонька сказал, что он думает.
– Не ругайся, а то она обидится… Лучше проверь программу.
– Пока все в норме, – отозвался техник. – Через десять секунд второй импульс торможения.
И верно: спустя десять секунд навалилась перегрузка, что-то пугающе задребезжало, заныло, и щекотно завибрировал ложемент. Отпустило. Мустафа с ужасом представил себе спуск в атмосфере на четырех-пяти «же» с непрерывно работающим двигателем. Да капсула же развалится к Первоматери!
Краем глаза он видел на боковом экране дымчатый ореол атмосферы, как наползающий туман. Мало-помалу тускнели звезды. Капсула начинала падение по баллистической траектории на дно воздушного океана.
– Высота?
– Сто сорок километров. Скорость семь и три десятых. Сейчас начнется…
Радужное сияние заволокло экраны. Имея в своем активе десятки успешных посадок на Луну, Цереру и Ананке, Мустафа Безухов никогда не садился на Землю, но знал: через несколько секунд это нежное свечение ионизованных молекул пока еще разреженного воздуха обернется морем разъяренной горячей плазмы, ревущим огненным зверем, катающим капсулу в жаркой глотке, как тающий леденец. Самое печальное – тающий в буквальном смысле.
Горит металл. Воздушный поток гложет обшивку, как рашпиль, сдирая с нее атомы. Хитроумные сплавы продержатся какое-то время, но ведь обшивка-то тонкая… Если не отстреливать рубку, то капсула может приземлиться лишь на собственных двигателях – в сущности, этот процесс эквивалентен старту с Земли, пущенному задом наперед. При одном условии: достаточном количестве топлива. Плазменные двигатели эффективны, но и их надо кормить.
– Ну, «Жанна»… – шептал Мустафа. – Ну, рухлядь чертова… Не подведи, вынеси…
Затрясло. Вдавило в ложемент. На экранах ничего не стало видно, кроме огня. Желтые, рыжие, белые, синеватые языки… С коротким жирным шкворчанием, какое бывает, если плюнуть на раскаленную плиту, отгорели внешние антенны. Погас правый обзорный экран. Левый работал еще секунды три, затем погас и он. Передний продержался секунд на десять дольше.
«Может, и сгорим, – подумал Мустафа, – но уже не в ядерной плазме, а в обыкновенной». Перехват цели в атмосфере был уже практически нереален. Да и кто позволит взрывать над Землей ядерные заряды теперь, когда перспектива тотального уничтожения обернулась пшиком и когда в одночасье настала пора не ломать, а отстраивать?
Скорость падала. На шести километрах в секунду заработали двигатели, и Мустафу начало размазывать по ложементу. Как-то там Гаев, жив?.. Мустафа не мог ни поднять голову, ни нащупать ногой лежащее на полу тело. Авось выдержит, парень-то здоровый, тренированный…
А потом, если честно, ему стало не до Гаева.
Свою кубатуру в убежище Ольга делила с Галкой Васюкевич. Размерами и обстановкой комнатушка явственно напоминала вагонное купе второго класса: две жесткие откидные койки одна над другой, крошечный откидной столик, узкий стенной шкаф со сдвижной дверцей. Даже светильники и вентиляционные решетки были в точности такими же. Как видно, архитекторы, не мудрствуя лукаво, содрали дизайн комнатушки с известного всем прототипа. Разница заключалась в наличии табурета и отсутствии вагонного окна. Ну и, естественно, не было ни тряски, ни раскачивания. Словно поезд застрял на узловой станции, загнанный в тупик и всеми забытый.
Ольга знала, что сослуживицы ей завидуют. Рядовой состав поселили почти в таких же клетушках, разве что чуть-чуть пошире, но не по двое, а по четверо – ни пройти, ни повернуться. В свою очередь, и она, и Галка завистливо мечтали об офицерских апартаментах. Некоторые из них были даже оборудованы санузлом!
Увы, младшему командному составу приходилось пользоваться элементарными удобствами на общих основаниях, с десятиминутным лимитом времени в сутки. Дождалась своей очереди, вставила в прорезь личную карточку, защелкнула за собой дверь – все, отсчет пошел. Как хочешь, так и выкручивайся. На ежемесячные проблемы скидок нет. Если умываться и чистить зубы раз в день, то с грехом пополам еще можно уложиться в лимит, но запорами и диареей страдать не рекомендуется.
Все равно у кабинок выстраивались очереди. То ли в убежище впихнули больше народу, чем планировалось, то ли оказался мал десятиминутный лимит. Тем, кто в него не укладывался, начальство в лице коменданта грозило переселением в боксы, рассчитанные на десятерых и больше, где, по слухам, не хватало коек и приходилось спать посменно. Пока дело ограничивалось угрозами и предупреждениями. Всего лишь вторые сутки полной автономности убежища – это ведь так мало… Пройдет еще несколько дней, и большинство, привыкнув, начнет успевать, а растяпистое и несознательное меньшинство можно будет приструнить, примерно наказав самых злостных. Нельзя карать всех чохом, как нельзя и не карать вообще никого, это азбука науки управления людьми.
