— Ладно, ребята, пошли. Осталось совсем ничего. — С притворной скорбью в голосе, тихо попросил Сухарев, похлопав одного из молчащих в трауре людей по плечу.
Через десять минут процессия наконец вынырнула из сумеречного леса, и Сергею как-то сразу стало легче дышать. В сотне метров высился знакомый бетонный забор исследовательского института. Оставалось лишь обойти его по периметру — и он дома.
Это случилось, когда лес остался за спиной Соколова.
— Иди и не бойся. Маловерные падут на колени. Враги превратятся в пепел. Ты должен выступить перед людьми, — загромыхало в сознании у священника, и Георгий замер на месте.
На несколько секунд святого отца опять посетило странное видение. Запах ладана, замедленное течение времени — все размыто. Вокруг него засуетились люди. Он не слышал их. Звуки оставили священника. Взглянув на лица собравшихся вокруг, он увидел верных ему Ирину и Влада. Там же стоял и Сергей, и большинство из его команды. И вдруг, словно чем-то острым полоснуло по сердцу Соколова — он увидел Еву. Девушка стояла в стороне. Стояла спокойно, с безразличным выражением лица. Однако ее выдавали глаза. Георгий уже видел подобное. Там, в лесу. Из глазниц светловолосой девушки, словно клубки тонких змей, вырывались черные сгустки. На мгновение, Соколов уловил взгляд Евы на себе. Ему показалось, что по лицу Бодровой пробежала легкая ухмылка. В следующее мгновение время набрало свои привычные обороты, звуки вернулись, и странное лицо девушки вновь стало нормальным.
— Что с вами? — послышалось со всех сторон.
— Вы опять слышали что-то? — негромко спросил Влад, подойдя к священнику вплотную.
— Да, — тихо ответил Георгий.
— Что тут случилось? Батюшка, все нормально? — раздался голос Сухарева.
— Голова закружилась. Стар я для таких приключений, — соврал Соколов.
На вопросительный взгляд своих спутников Георгий не ответил.
— Ну потерпите. Минут десять и мы на месте, — похлопал по плечу священника, один из людей Сергея.
— Да все в порядке. Давление, знаете ли, — улыбнулся святой отец.
И вскоре, вереница из четырнадцати мужчин и двух женщин вновь растянулась по дороге, ведущей вдоль высоких стен НИИ. В этот раз, Георгий не рискнул открыться перед чужаками. Голос просил его выступить перед людьми на «базе». И священник отлично понимал, что эта идея могла совершенно не понравиться местному руководству. Поэтому, Соколов решил не спешить и действовать по обстоятельствам.
— Почему вы соврали? У вас же было видение? — поравнявшись с Георгием спросила Смолова.
— Да, что происходит? — поддержал вопрос Иры, Владислав, который встал по другую руку от священника.
— Так, слушайте внимательно, — шепнул, Соколов. — Мне было видение, это так. Но, боюсь, не стоит оглашать волю Голоса.
— И о чем вам было сказано? — понизив голос до уровня Георгия, едва слышно спросил Сычев.
— Мне нужно выступить перед людьми на базе. Думаю, Голос может впервые приоткрыть занавес своей воли.
— Да, мы ведь уже в Твери, — понимающе кивнула Смолова.
— Так вот, — продолжил Соколов. — Сдается мне, что местное руководство инициативу мою не поддержит. А значит, будем искать предлог для общего сбора.
— Ясно. Как окажемся на месте, мы с Ирой разведаем, что да как, — ответил Влад.
— И еще кое-что… — запнулся святой отец. — Я, как бы это сказать, хочу, чтобы вы повнимательней следили за нашей подружкой. Я что-то видел…
— Я же говорила, что это дьявольское отродье! — повысила голос Смолова, и, поймав недовольный взгляд Георгия, уже тише добавила: — Я же говорила, что нам следовало от нее избавиться. Она же рассадник смуты и недоверия!
— Перестаньте. Просто не спускайте с нее глаз, а Голос сам укажет нам верное направление, — уверенно произнес Георгий.
Через пять минут дорога претерпела изменения. Появился гладкий, будто бы мокрый от лунного света, асфальт. А еще через минуту в глаза святого отца ударил луч прожектора. От неожиданности Соколова всего встряхнуло.
— Пароль, — затрещал, усиленный громкоговорителем, сухой голос.
— Квазар один, — произнес Сухарев.
Яркий свет ушел в сторону. И когда глаза вновь обрели способность видеть, Соколов, наконец, рассмотрел высокие решетчатые ворота. Низко загудели механизмы привода. Заскрипело старое реле. Ворота открывались, и трое караульных, вооруженных современными автоматами, вышли навстречу прибывшему отряду.
Голос Хромова, усиленный мощной акустической системой, отражался от стен конференц-зала, создавая причудливое эхо. Начал мужчина, с того, что представился вновь прибывшим.
— Зовут меня Иван Дмитриевич Хромов. В прошлом я руководил заводом при этом институте. Четверть века я просидел в кресле директора и знаю, как управлять сложным организмом коллектива.
Дальше Иван перешел к посвящению людей в свои планы. Он рассказал, что дюжина мужчин отправилась на другой берег Волги и что сразу по их возвращению, планируется вылазка в центр города.
— Кто-нибудь слышал хоть что-то по радио, телефонам, другим средствам связи? — задал он дежурный вопрос новичкам.
— Нет, — последовал ожидаемый ответ.
Целый день в эфире хозяйничал белый шум, а индикаторы связи на мобильных телефонах оставались мертвы. И среди всех последствий конца света, это Ивану Дмитриевичу не нравилось больше всего.
— Итак, обойдусь без громких слов, — продолжил Хромов свою речь. — Мне кажется, все и так понимают, что нам предстоит бороться за право выжить в новом мире.
Иван обвел собравшихся взглядом, остановившись на уставших лицах пятерых из Городни.
— Но есть кое-что важное, на чем я бы хотел заострить внимание, — повысил голос мужчина за трибуной, и, переведя взгляд на прикрытое простынями тело, продолжил: — Я не хочу больше видеть такое. Нам хватит смертей. Конечно, случилась катастрофа, и выкинуть из головы всю эту грязь невозможно. Как и мысли о том, что, скорее всего, наши близкие и родные погибли в страшных муках. Но поймите, обрывая свою жизнь, вы лишь приумножаете горе. Любое, даже самое сложное и полное невзгод бытие, в любом случае лучше небытия.
— Я слышала он оставил записку? — спросила какая-то женщина из зала.
— Да, он написал, что хочет опять увидеть родителей, и некую Свету, — достав из кармана смятый клочок бумаги, Хромов еще раз перечитал послание. — И я понимаю его чувства, но парень допустил ошибку свойственную молодым умам. Ошибку пренебрежительного отношения к жизни. И, скорее всего никого он там не увидит. Скорее всего, он станет очередным кормом для фикусов. Как бы это прискорбно ни звучало.
