– Снимите с него рубашку, – приказал кто-то. Очень властный тон. Несомненно, врач из персонала «Ниппон таймс».
Тагоми улыбнулся. Тон – это все.
«Может, это и есть ответ, – подумал Тагоми. – Человеческий организм – загадка, он обладает собственным знанием. Пора отойти от дел или хотя бы подыскать работу полегче.
Что сказал оракул в последний раз? Как ответил на вопрос, заданный мною в ужасе и полной растерянности, когда на полу моего кабинета лежали двое мертвых или умирающих? Шестьдесят один, “Срединная искренность”. “Свиньи и рыбы. Удача. Благоприятное время для пересечения великой реки. Время быть стойким”.[129]
Свиньи и рыбы – самые глупые существа, их труднее всего чему-то научить. Таков и я. Книга меня подразумевает. Я не смогу ничего понять до конца. А может, все, что со мной происходит, – суть проявление срединной искренности?
Подожду. Посмотрю. Разберусь.
Возможно и то и другое».
* * *В тот вечер, сразу после ужина, дежурный полицейский отворил дверь камеры Фрэнка и велел ему собирать вещи.
Вскоре Фрэнк очутился на тротуаре Керни-стрит, возле здания полиции. Было холодно. Перед домами лежали длинные тени. Мимо проносились сигналящие машины и автобусы; кричали рикши. Фрэнк постоял, затем вместе с группой пешеходов машинально пересек улицу.
Он размышлял над случившимся и ничего не понимал. Без видимых причин арестовывают и так же внезапно отпускают…
Ему ничего не объяснили, просто отдали узелок с одеждой, бумажник, часы, очки, и старый пьянчуга-охранник вывел его за ворота.
«Почему выпустили? – думал он. – Чудо? Или счастливая случайность? По логике, мне следовало бы сейчас лететь в Германию на казнь».
Он брел мимо закрытых магазинов, перешагивал через обрывки бумаги и прочий гонимый ветром мусор. Брел, не в силах поверить в реальность происшедшего.
«Словно заново родился, – размышлял Фрэнк. – Почему – словно? Черт побери, да так оно и есть – подарили вторую жизнь! И что я должен теперь делать? Кого благодарить? Кому молиться? Хотел бы я понять».
Но он чувствовал, что никогда не поймет.
«Просто радуйся, – сказал он себе. – Думай, двигайся – живи. Назад, к Эду, – мелькнуло в голове. – Вернуться в подвал, в мастерскую. Делать украшения. Работать руками, не головой. И не надо ничего выяснять».
Он стремительно зашагал по Гранд-авеню, мимо светящихся реклам, мимо распахнутых дверей баров. Назад в привычный, понятный мир.
Войдя в подвал, он застал своего компаньона за ужином: два сэндвича, термос с чаем, бананы и несколько домашних пирожков. Переводя дух, Фрэнк постоял на пороге.
Наконец Маккарти услышал его и повернулся.
– А я уж подумал, ты умер.
Он жевал и глотал с ритмичностью автомата. Рядом стоял включенный электрокамин. Фрэнк сел и протянул к обогревателю озябшие руки.
– Значит, вернулся. Молодец. – Оторвавшись от еды, Маккарти дважды хлопнул Фрэнка по спине.
Больше он ничего не сказал. Тишина нарушалась лишь гудением электрокамина да чавканьем Эда.
Положив пальто на стул, Фрэнк набрал пригоршню недоделанных серебряных звеньев и высыпал рядом со шлифовальным станком. Надел на ось круг, обтянутый сукном, включил мотор, надвинул на глаза щиток и принялся очищать звенья от окалины. Одно за другим.
В эту минуту капитан Рудольф Вегенер, путешествующий под именем Конрада Гольца, оптового торговца лекарствами, глядел в иллюминатор ракетоплана МЕ 9-Е авиакомпании «Люфтганза». Впереди показалась Европа.
«Как быстро, – подумал он. – Минут через семь приземлимся в Темпельхофе.
Интересно, выполнил ли я свою задачу? Дальнейшее зависит от генерала Тедеки. От того, что он предпримет на Родных островах. Во всяком случае, информация ему передана. Мы сделали все от нас зависящее.
Но повода для оптимизма пока нет. Вдруг японцы не сумеют повлиять на германский внешнеполитический курс? Правительство Геббельса, скорее всего, удержится у власти. Окрепнув, оно вспомнит об “Одуванчике”, и тогда большая часть планеты погибнет вместе со всем своим населением – во имя безумного идеала фанатиков.
Этак рано или поздно нацисты уничтожат всех нас, останется только стерильный пепел. Они могут: у них есть водородная бомба. И они, несомненно, попытаются, ведь их мышление устремлено к Götterdämmerung.[130]
Должно быть, они страстно мечтают об этом, и не только мечтают, но энергично ищут пути осуществления последнего вселенского холокоста.
Что оставит после себя Третье мировое безумие? Наступит ли конец жизни, вообще всякой жизни, повсеместно? Мертвая планета, сотворенная нашими руками?..»
Он не мог в это поверить.
«Даже если погибнет наша планета, где-нибудь наверняка тоже есть жизнь. Невозможно, чтобы наш мир был единственным, должны существовать другие миры, в другой галактике или ином измерении, невидимые для нас, неведомые, непостижимые. Пусть нет доказательств, пусть это противоречит логике – но я верю».
– Meine Damen und Herren! Achtung, bitte![131] – произнес громкоговоритель.
«Скоро приземлимся, – подумал капитан Вегенер. – Меня наверняка поджидают. Вопрос только в том, чья фракция готовит встречу – Геббельса или Гейдриха? Допустим, обергруппенфюрер Гейдрих жив. Хотя, пока я летел, его вполне могли арестовать и расстрелять. В смутное время в тоталитарном обществе такое случается быстро…»
Несколькими минутами позже он, перекинув пальто через локоть, двигался к люку в веренице нетерпеливых пассажиров. Но на этот раз среди них не было молодого нацистского художника Лотце.
«Некому бесить меня идиотскими суждениями», – устало подумал Вегенер.
Человек из персонала аэропорта, в мундире почти как у самого рейхсмаршала, выпускал прибывших по одному на трап. На поле, чуть в стороне, стояла группка людей в черной форме.
«За мной?» – Вегенер медленно сошел по ступенькам.
Далеко впереди кричали и махали руками встречающие, среди них были и дети.
Один из черномундирников, плосколицый немигающий белобрысый парень с опознавательными знаками Ваффен-СС, поспешил к Вегенеру, щелкнул каблуками высоких сапог и отдал честь.
– Ich bitte mich zu entschuldigen. Sind Sie nicht Kapitän Rudolf Wegener, von der Abwehr?[132]
– Извините, – ответил Вегенер, – вы ошиблись. Я Конрад Гольц, представитель «А. Г. хемикален», лекарственные препараты. – Он двинулся дальше.
Навстречу ему шагнули еще двое эсэсовцев. Все трое обступили Вегенера, так что, двигаясь в выбранном направлении, он оказался под охраной. У двоих эсэсовцев под плащами были автоматы.
– Вы – Вегенер, – сказал первый, когда они вошли в здание аэровокзала.