А вот дела — мелкие, даже не дела — пшик один, говорить не о чем, — оставшиеся лишь досадным мусором в памяти: реплика на каком-то совещании, умолчание в тех случаях, когда надо было сказать правду, которую только он знал и мог сказать, мелкие житейские передергивания, идея, которую забросил (было: увлеченно и возвышенно размышлял над ней полгода, потом спохватился, что она может отнять и полжизни, выбросил из головы, занялся тем, что в руки давалось), — все это книга рассматривала подробно. И выходило по ней так, что эти «мелочи» представляют собою те ничтожные, в доли градуса отклонения, из-за которых ружье, исправно стреляя, в цель не попадает.
«…С годами ямочки на щеках мальчика обратились в резкие складки. Он все еще считает себя привлекательным, хотя волевое приятное выражение держится на его лице, лишь пока он рассматривает себя в зеркале. Знакомые же видят перед собой полуинтеллигентного горожанина: короткий, слегка вздернутый нос, скверно выбритые и оттого кажущиеся нечистыми щеки, брюзгливо выпяченные губы, прямоугольные очки, прямые темные и не весьма опрятные волосы…» — растравляя душу, вспоминал Петр Квантович обидные строки из книги.
«Он уже почти всегда говорил и — поступал с умыслом, поэтому ему трудно было поверить в чью-то искренность. Даже о девушке, которая по-настоящему полюбила его, он думал, что она лишь стремится выскочить за него замуж…» Петр Квантович стиснул челюсти. Было, было! И он испугался тогда, потому что у них могло получиться слишком уж по-настоящему, не так, как у всех. Ее звали Валькой, и было это… Э, было, да сплыло!
«Значительности ради он полюбил фотографироваться «на фоне»: на фоне теплохода «Украина», на фоне Главного Кавказского хребта, на фоне импульсного синхроноскопа…» — Как бишь там дальше-то? — Петр Квантович полистал книгу, нашел: «…он — и Большой театр, он — и ростральные колонны, он с женой — и Петр Первый с лошадью…» — Постой, постой!
Не «было в книге раньше этих слов «он с женой — и Петр Первый с лошадью»! Или запамятовал? Да нет же, не было, не мог он такую хлесткую фразу проглядеть или забыть.
А вот она — есть. И действительно, есть такая фотография в семейном альбоме, щелкнул их с Люсей фотограф-пушкарь в Ленинграде на фоне Медного» всадника. Петр Квантович как раз сейчас, листая книгу, вспомнил об их прошлогодней поездке, и вот…
«Уф-ф! Уж не схожу ли я с ума? — Он отложил «Книгу жизни». — Эх, да не в этом дело, совсем не в этом. Выходит, я просто старался показаться себе и другим сильнее, чем я есть, умнее, чем я есть, благополучнее и счастливее, чем я есть, — и здорово преуспел в этом занятии. А сам совершал обычные поступки под давлением обстоятельств, приноравливался, а не сопротивлялся. Принимал то, что со мной делалось, за то, что я делаю. «Двигал науку…» — не я ее, а она меня двигала, а я лишь выбирал легчайшие способы возвыситься над другими, оставаясь слабым, мелким и даже не очень порядочным человеком. Был и остался слабым ребенком, которому, как и всем детям, хочется быть сильным или хотя бы казаться таким…» Петр Квантович задумчиво взял книгу, открыл ее на последних страницах, прочел эти только что им подуманные мысли, которых прежде в тексте не было, и даже не подивился этому обстоятельству.
«Почему же так получилось, что стыдно теперь читать о себе? Ну, детские годы — ладно, преобладает инстинктивная жизнь, рефлексия. Но ведь дальше-то я понимал! Чувствовал, что к чему. Почему же мне, как маленькому, все надо было сказать, выразить словами: что хорошо, что плохо, что можно, что нельзя? А если не сказано что-то чувствуемое, то, значит, его и нет, можно не принимать во внимание. А оно есть… И ведь мог бы прожить иначе, чтобы нечего было стесняться, нечего таить: читайте, люди! Но кто ж знал, что будет такая книга? Вот-вот, в этом и дело: тогда бы я расстарался… — Петр Квантович невесело усмехнулся. — А как теперь мне быть?» Черт, и как раз сейчас!..
Его охватила тяжелая досада. Именно сейчас, когда наладились как будто приятные отношения с заместителем министра и когда при первом же случае перестановок в институте у него есть верный шанс подняться в завотделы! А тут такое… И не вспомнилось Петру Квантовичу, что всегда его жизнь наполняли лихорадящие «как раз сейчас»: как раз сейчас, когда надо добиться распределения, как раз сейчас, когда надвигается сдача темы, как раз сейчас, когда подходит очередь на квартиру, как раз сейчас, когда надо двигать диссертацию… — и вечно он был в мыле от житейской гонки.
«Как-раз-сей-час, как-раз-сей-час», — отсукивал по незримым рельсам вагон его жизни, создавая иллюзию, будто смысл только в движении, и чем быстрее движение, тем больше смысла.
3
На следующее утро весь в таких растрепанных мыслях Петр Квантович отправился на работу. Хоть и появился он, как подобает вернувшемуся из командировки, с солидным опозданием, ни один прибор в его лаборатории не был включен, а весь инженерно-технический состав покуривал у вытяжного шкафа.
— Здравствуйте, Петр Квантович! С приездом!
Минуту спустя в лаборатории кипела работа.
То, как при его появлении сотрудники порхнули по рабочим местам, на некоторое время вернуло Петру Квантовичу самоуважение. Он бодро взялся за дела: составил и сдал отчет о командировке, заполнил розовый бланк расходов, снес его в бухгалтерию, завернул к главному инженеру рассказать о поездке. Главный его душевно приветствовал. «Да, — подумал Петр Квантович, — а что-то будет, когда он узнает?» Потом он вернулся в лабораторию, пригласил к своему столу ведущих сотрудников, принялся выяснять, что в его отсутствие сделано. Сделано было мало, причины у всех были сплошь уважительные, голоса — оправдывающиеся. Петр Квантович хотел распечь, но снова подумал: «А что будет, когда они узнают? А ведь узнают…» — и отпустил ведущих с миром.
«…И был у него тот озабоченный, захлопотанный и слегка испуганный вид, который бывает у руководителей, не уверенных в своем праве руководить», — вспомнил он подходящее место из треклятой книги и приуныл. Чувство содеянной над ним несправедливости снова одолело его. «Ну почему про меня? За что?…» Зазвонил телефон на столе.
— Да?
— Петр Квантович? Здравствуй, с приездом! Это Колесников беспокоит.
— А, привет, спасибо! — Петр Квантович насторожился.
— Я слышал, Квантыч, тебе лаборанты нужны. Хочу порекомендовать одну дивчину. Она у меня работала по хоздоговорной теме, да кончили мы эту тему, сдали — и пристроить мне ее больше некуда. А девчонка работящая, смышленая — не пожалеешь. В вечернем институте занимается.
— Угу… Ну, пусть зайдет. Поговорим. Если она нам подойдет, отчего же не взять! — сказал Петр Квантович, заранее зная, что не будет этого, не возьмет.
