- Это ты очень хорошо придумал, - промолвил монах с теплотой в голосе, - Ифор будет тебе рад. Но если надумаешь захватить с собой Эдви, лучше сразу скажи старику, как вас различать, - глаза-то у него небось не такие острые, как у меня.
В ответ приятели ухмыльнулись, а Эдви сказал:
- С Эдвина еще причитается за ту трепку, которую задал мне сержант, да и за ночку, что я скоротал в аббатской темнице. Так что, думаю, в Малийли меня всегда будут встречать как желанного гостя!
- А я, - шутливо запротестовал Эдвин, - две ночи промаялся в гораздо худшем месте.
- Ты? Да на тебе ни царапины не было! Ты там как сыр в масле катался под присмотром Хью Берингара!
Не долго думая, Эдвин ловко ткнул племянника в живот, а тот моментально подставил дядюшке подножку, и оба со смехом покатились по полу. Некоторое время Кадфаэль терпеливо смотрел на их возню, а потом ухватил забияк за густые, курчавые вихры и растащил в стороны. Оба тут же, как ни в чем не бывало, вскочили на ноги, широко улыбаясь, но вид у озорников был далеко не такой, как прежде.
- Ну и парочка, не приведи Господи, - Ифор, сын Моргана, еще хлебнет с вами горя, - пробурчал Кадфаэль, впрочем вполне добродушно. - Эдвин, ты ведь теперь важная птица, владелец манора, или станешь им, как только в лета войдешь. Тебе не мешало бы кое-чему поучиться, в том числе и вести себя соответственно. Разве такой пример должен дядюшка подавать племяннику?
Эдвин тем временем отряхнулся, выпрямился и, глядя на Кадфаэля, с неожиданной серьезностью произнес:
- Ты прав, я и сам думал о своих новых обязанностях. Я еще мало что знаю, и мне многому предстоит учиться, но я сказал лорду аббату... Мне это не нравится, и никогда не нравилось, что мой отчим затеял тяжбу с Эльфриком и сделал сына свободного человека своим вилланом. Вот я и спросил у аббата, могу ли я отпустить человека на волю прямо сейчас, или надо дожидаться совершеннолетия и вступления во владение манором. А лорд аббат ответил, что при желании это можно сделать, и он мне в этом поспособствует. Понимаешь, мне кажется, что Эльфрик и Олдит...
- Э, да я ему сто раз говорил, - вмешался Эдви, который, встряхнувшись точно зверек, развалился на лавке, - что Олдит и Эльфрик влюблены друг в друга по уши, и как только Эльфрика признают свободным, они, конечно, поженятся. А этот Эльфрик - толковый малый, он даже грамоту знает. Вот из кого получится дельный управляющий для Малийли, когда аббатство передаст манор Эдвину.
- Ты? Мне? Сто раз говорил? Будто я и без тебя не знал, что он ей нравится, хоть Эльфрик никогда не признавался ей в любви. И что ты вообще можешь понимать в манорах и управляющих - ты и плотничать-то еще не выучился!
- Да уж всяко побольше тебя, тоже мне лорд выискался!
Приятели снова принялись за свое: обхватив друг друга, они барахтались, словно медвежата. Эдви тягал Эдвина за густую каштановую шевелюру, а тот щекотал его под ребрами, так что Эдви заходился от смеха.
Кадфаэль сгреб парочку в охапку и оттащил к двери.
- А ну выметайтесь! Подыщите более подходящее местечко для своих дурацких забав. По мне, так медвежья берлога вам лучше всего подойдет.
Монах и сам почувствовал, что повел себя как отец, ворчливо выговаривающий своим детям, и, несмотря на нарочито суровый тон, в голосе его прозвучала любовь и гордость за этих проказников.
На пороге приятели оторвались друг от друга и обернулись к Кадфаэлю: на лицах их сияли улыбки. Тут Эдвин вспомнил наказ матери и заговорил торопливо и смущенно, оттого что чуть не забыл о ее поручении:
- Брат Кадфаэль, пожалуйста, навести мою матушку, прежде чем мы уедем. Ты придешь, правда? Она очень просит!
- Приду, - отозвался Кадфаэль. Отказать в этой просьбе он был не в силах. - Приду обязательно!
Монах долго смотрел им вслед. Ребятишки направились через двор к сторожке, оживленно о чем-то споря. Шли они в обнимку, однако в любой момент готовы были обменяться тумаками.
"Одно слово - мальцы, - размышлял монах. - Экие чудные: как прижмет друг за дружку горой стоят, а чуть отпустит - ну резвиться, ровно щенята. Но в серьезном деле не подведут".
Кадфаэль вернулся в свой сарайчик и запер дверь на засов, желая отгородиться от всего мира, даже от брата Марка. Внутри было сумрачно и тихо, потемневшие бревенчатые стены да синеватый дымок, вьющийся над жаровней. Обитель стала его домом, а вдобавок в ее стенах он имел это прибежище, место для уединения и размышлений. Чего еще желать старому монаху?
Как это сказал Берингар? "Все хорошо, что хорошо кончается". Теперь и впрямь все пойдет на лад, а могло обернуться совсем худо. Эдвин получит манор, а Эльфрик - свободу, надежду на будущее, и сможет наконец развязать язык и признаться Олдит в любви. Может, поначалу он и заробеет, да только Олдит, надо полагать, живехонько найдет способ заставить его прекратить играть в молчанку. Брат Рис будет без конца толковать о своем родиче да нахваливать настойку, что тот прислал ему из Уэльса. Глядишь, старик и вовсе позабудет о своем внучатом племяннике - в его летах это не диво. Вот Ифору, сыну Моргана, тому свою печаль не изжить, он будет таить ее в себе, хоть и словом никому не обмолвится. Но и у него есть надежда, да и Эдвин, слава Богу, неподалеку - будет ему заместо внука. Где-то сейчас Меуриг? Впереди его ждет долгое покаяние и он будет очень нуждаться в молитвах добрых людей. Что ж, в молитвах Кадфаэля у него недостатка не будет.
Монах поудобнее уселся на лавке, где только что возились и дурачились Эдви с Эдвином, и задумался. Может, от греха подальше, не ходить к Ричильдис, сослаться на то, что ему запрещено покидать пределы обители до ее отъезда в Малийли? Ну уж нет, решил он, это было бы просто трусостью.
Как все-таки она хороша, даже сейчас! Конечно, он потакает своей слабости... зато до чего приятно будет погрузиться в прошлое. Кадфаэль предвкушал долгую беседу, без конца прерываемую восклицаниями: "А помнишь?.. Помнишь?.." Да, общие воспоминания - это праздник для души нечасто выпадает такое. Была не была, он пойдет.
В конце концов, через неделю-другую она со всеми своими домочадцами переберется в Малийли, на том и соблазну конец. Тогда-то уж навряд ли доведется ему часто видеться с Ричильдис. Монах глубоко вздохнул - может, с сожалением, а может быть, и с облегчением.
Ну да ладно! Все, что ни делается, - к лучшему!
