— И получил ответ.
— Не сразу. Я даже успел забыть о своем вопросе. Однако в конце концов мне ответил кто-то, называвший себя Богги, и стал задавать вопросы, причем компетентные, и поначалу я отвечал до идиотизма неосторожно, будто просто играл в какую-то глупую игру. Но потом вдруг осознал, что здорово запутался, и безумно испугался, что Богги похитит технологию.
— И оставит тебя с носом.
— Я ведь не понимал, в какую рискованную игру полез. Подозреваю, что это классика. Чтобы продать технологию Франса, я был вынужден о ней рассказывать. Но стоило мне рассказать слишком много, как я ее потерял бы. А Богги мне просто дьявольски льстил. Под конец он точно знал, где мы сидим и с каким программным обеспечением работаем.
— Он собирался вас хакнуть.
— Вероятно. И еще он окольными путями разузнал, как меня зовут, и это меня окончательно добило. Я запаниковал и заявил, что хочу выйти из игры. Но было уже поздно. Богги мне не угрожал — во всяком случае, прямо. Он в основном твердил, что мы с ним сможем вместе проворачивать большие дела и зарабатывать массу денег, и в конце концов я согласился встретиться с ним в Стокгольме, в китайском ресторане-«поплавке», на набережной Сёдер-Меларстранд. Помню, день выдался холодный и ветреный, я пришел заранее и мерз. А он все не шел… Я прождал не менее получаса и уже задним числом подумал, не наблюдает ли он за мной.
— Но потом он появился?
— Да. Поначалу я был обескуражен, не мог поверить, что это он. Богги выглядел как наркоман или нищий, и не заметь я у него на руке часы «Патек Филипп», я бы сунул ему двадцатку. Руки у него были в подозрительных шрамах и самодельных татуировках и болтались при ходьбе, а тренч смотрелся просто кошмарно. Казалось, он живет на улице — и, самое странное, гордится этим. Собственно, только часы и туфли ручной работы показывали, что он таки выбрался из грязи. В целом же ему, похоже, не хотелось отрываться от своих корней, и когда я позже все ему выдал и мы отмечали сделку парой бутылок вина, я спросил о его прошлом.
— Ради твоего же блага, я надеюсь, что он сообщил тебе кое-какие детали.
— Если ты собираешься его выследить, должен тебя предостеречь…
— Советы мне не нужны, Арвид. Мне нужны факты.
— О’кей, он, конечно, осторожничал, — продолжил Вранге. — Тем не менее кое-что я узнал. Вероятно, ему не хватило выдержки. Вырос он в каком-то большом городе в России. Где именно, так и не сообщил. Но сказал, что все было против него. Все! Его мать была шлюхой и героинщицей, а отцом мог оказаться кто угодно, и уже малышом он попал в чудовищный детский дом. Там, по его словам, был какой-то псих, который имел обыкновение класть его на кухне на разделочный стол и лупить обломком трости. В одиннадцать лет Богги сбежал из детского дома и стал жить на улице. Он воровал, вламывался в подвалы и парадные, чтобы обогреться, напивался дешевой водкой и нюхал растворитель и клей, его использовали и били. Но он обнаружил кое-что…
— Что же?
— Открыл у себя талант. То, для чего другим требовались часы, Богги проделывал за несколько секунд. Он оказался мастером взлома, и это стало его первой гордостью, его отличительным признаком. Если раньше он был просто презренным беспризорником, на которого все плевали, то теперь стал парнем, способным проникнуть куда угодно, и довольно скоро это превратилось у него в навязчивую идею. Целыми днями он мечтал сделаться таким, как Гудини[59], только наоборот. Ему хотелось не вырываться наружу, а вламываться внутрь, — и он тренировался, стремясь повысить свое мастерство, иногда по десять, двенадцать, четырнадцать часов в день. Наконец Богги стал легендой на улицах — по крайней мере, по его словам — и начал проворачивать более крупные операции, используя компьютеры, которые крал и пересобирал. Он вламывался повсюду и здорово зарабатывал. Но все уходило на наркотики и разную ерунду, и его часто грабили и просто использовали. Взломы Богги совершал с кристально ясной головой, но потом лежал в наркотическом тумане, и на него вечно кто-нибудь нападал. Он сказал, что был гением и полным идиотом одновременно. Но однажды все изменилось. Его спасли, вытащили из ада.
— Что же произошло?
— Он спал в каком-то предназначенном на снос доме и выглядел хуже, чем когда-либо. А когда открыл глаза и огляделся в желтоватом свете, перед ним стоял ангел.
— Ангел?
— Он так и сказал: ангел. Возможно, по контрасту со всем остальным — с использованными иглами, остатками еды, тараканами и черт знает с чем еще. Он сказал, что женщины красивей никогда не видел, даже едва мог на нее смотреть, и решил, что умирает. Он преисполнился великой, судьбоносной торжественности. Но женщина заявила, как нечто совершенно естественное, что сделает его богатым и счастливым, и если я правильно понял, сдержала свое обещание. Она снабдила его новыми зубами и поместила в санаторий. А еще помогла выучиться на инженера-компьютерщика.
— И с тех пор он взламывает компьютеры и ворует для этой женщины и ее окружения.
— Приблизительно так. Богги стал новым человеком… или, пожалуй, не совсем — во многих отношениях он остался тем же вором и оборванцем. Но говорит, что не принимает никаких наркотиков и посвящает свободное время знакомству с новой техникой. Он очень многое находит в Даркнете и, по его словам, безумно богат.
— А эта женщина? О ней он ничего не сказал?
— Нет, тут он проявлял невероятную осторожность. Выражался так туманно и почтительно, что я на какое-то время засомневался, не является ли она плодом фантазии или галлюцинацией. Но все-таки, думаю, она существует. Когда Богги говорил о ней, я чувствовал в воздухе прямо физический страх. Он сказал, что скорее умрет, чем предаст ее, и показал мне русский православный крест, который она ему подарила. Знаешь, такой крест, у основания которого имеется перекладина, наложенная наискосок и поэтому указывающая и вверх, и вниз. Он рассказал, что перекладина намекает на Евангелие от Луки и двух разбойников, распятых вместе с Иисусом. Один разбойник верит в него — и попадет на небо. А второй насмехается над ним — и рухнет в ад.
— И если ты ее предашь, то тебя ждет именно это.
— Да, примерно так.
— Значит, она считала себя Иисусом?
— Крест в этой ситуации, пожалуй, не имел никакого отношения к христианству. Парень просто хотел донести до меня главную идею.
— Верность — или муки ада…
— Что-то в этом духе.
— И тем не менее, Арвид, ты сидишь тут и все мне выбалтываешь.
— У меня не было выбора.
— Надеюсь, тебе хорошо заплатили.
— Да, ну… прилично.
