Боже, ну почему это происходит с ним?
— Наташенька, сегодня я уже говорил тебе — и повторю ещё раз. У меня есть женщина, которую я люблю, и у нас растёт сын. Бесчестно и подло было бы лгать тебе, что-то обещать…. Я не могу дать тебе того, что тебе нужно. Не могу!
Слеза сбежала по матовой коже щеки… Он почувствовал себя последним негодяем — но, качнув головой, сказал, чувствуя, как каждое его слово превращается в свинцовое ядро:
— Наташа, я не достоин твоих чувств. И не могу ответить тебе тем же. Прости, если сможешь.
Опять — слёзы, тихое поскуливание, всхлипывания — каждое из которых рвало его сердце.
Подняла глаза. И — с блеском надежды:
— А если эта женщина тебя не дождалась? Если у неё уже другой?
Вздохнул. Ну, как, как ей объяснить?
— Она ждала меня девять лет. Она каждый день думала обо мне — и я чувствовал это. Она писала мне письма, которые я храню у сердца и сейчас, а когда я был тяжело ранен и лежал в тюремной больнице, она, наплевав на все преграды, перечеркнув все риски — пришла ко мне, чтобы побыть со мною всего лишь десять минут. Она — моя Неле, а я — её Тиль Уленшпигель. И у нас есть сын — которому она каждый день все эти годы рассказывала на ночь сказку о том, как однажды его отец вернется из дальних стран, чтобы никогда уже больше не разлучаться. Я думал о ней всегда — и думаю сейчас. Прости меня, Наташа…
Тяжёлый вздох — и в потухших глазах лишь горечь разбитых надежд.
— А как…. А как её зовут?
— Герда.
— Она…. Она немка?
— Да. Из Восточной Германии. Мы учились в одном университете.
И опять — тяжёлая, рвущая сердце пауза…
Наконец, рука, сжимающая его запястье — ослабла, а затем — разжалась и безжизненно упала.
— Наташа, я буду благодарен тебе всегда. Ты сделала для меня больше, чем кто-либо ещё, ты явилась мне, как ангел-хранитель, в час, когда холодное отчаянье овладело моим сердцем. Ты даже не представляешь, что ты сделала для меня!
Подняла глаза. Смахнула слезинку — и, едва слышным голосом:
— Я бы умерла за тебя…
Господи, ну как слушать такое? Нет сил человеческих!
— Не надо умирать. У тебя впереди — целая жизнь!
Качнула головой.
— У меня нет ничего…. Без тебя. Ни-че-го…. И уже не будет никогда.
Одиссей грустно улыбнулся.
— Будет, будет…. Всё ещё у тебя впереди! Боже, тебе всего двадцать лет!
Промолчала в ответ. Затем, последний раз всхлипнув — вскинула гордо голову.
— Ну что ж, прощайте, Александр Мирославович.
Одиссей отрицательно покачал головой.
— Мы ещё встретимся с тобой; жизнь длинная! Горечь развеется ветром времён, и очень скоро ты забудешь этот вечер. У тебя всё будет хорошо — я верю в это; и, когда в следующий раз мы встретимся — ты, может быть, даже не узнаешь меня. До свидания — и пусть это наше следующее свидание произойдёт в тот день, когда ты будешь счастлива!
Не ответила. Молча развернулась, и, не оборачиваясь, села в машину. Тут же могучий "бентли", утробно рыкнув, плавно набрал ход — и, быстро набирая скорость, через несколько секунд исчез в сгустившейся тьме. Осталась тёплая безлюдная ночь — и тяжёлая горечь в душе, как будто умер кто-то близкий. Так же примерно он чувствовал себя, когда на дежурстве прочёл письмо Андрюхи Михальченко о гибели Игоря Лапуки — ушедшего в армию на полгода раньше их всех и погибшего в октябре восемьдесят шестого, где-то в Закавказье. Такое же чувство опустошённости и утраты чего-то такого, чего уже не будет никогда. Эх, Наталья Генриховна…
Потом — гостиница, лёгкое непонимание со стороны пожилой девушки на рецепции (чего он, собственно хочет?). Оплата "люкса" (оказавшегося примитивнейшей общагой — но зато на одного), тяжёлое забытьё без снов — и, извольте, ранний подъём едва ли не на рассвете. Да-а-а, вот тебе и беззаботный трёхдневный отдых, разрешённый подполковником Левченко…
Ладно, если уже поспать не получается — надо хоть побродить по этому Касимову; когда ещё доведётся побывать в этом местечке?
Принял душ (горячей, понятное дело, не было, зато холодной — изо всех отверстий!), выбрился до синевы (глядя на себя в зеркало, понял, отчего это у администраторши внизу вечером было такое выражение лица — из зеркала на него смотрела форменная бандитская рожа, небритая и грязная; вот интересно, что ж Наталья Генриховна в нём-то нашла?). И, одевшись и приведя себя в должный вид — вдруг почувствовал, что смертельно голоден. Когда ел последний раз? Сутки назад, на границе Белгородской и Курской областей; правда, съел он тогда едва не полтора десятка котлет, но ведь это было так давно…
В общем, сначала — плотный завтрак, затем — осмотр достопримечательностей.
На площади, куда выходили двери гостиницы — мест общественного питания не было в принципе. Районная власть с полинявшим триколором и почта-телеграф. Ладно, допросим языка!
Мимо на велосипеде проезжал подросток. Взятый в плен и допрошенный с пристрастием (десять рублей бумажкой и столько же мелочью), юный абориген выдал все военные тайны вверенного городка. Лучшее кафе — на Советской, в паре кварталов от центральной площади. Хорошо и недорого кормят, наливают "Русское светлое" нефильтрованное по тринадцать рублей за кружку. Чуть дальше, для любителей экзотики — кафе с татарской кухней "Рахат", тоже, по словам говорливого "военнопленного", весьма приличное по части поесть-попить. Одна заминка — сейчас всего половина девятого утра, а работают оба заведения с двенадцати. Что ж, попробуем как-то склонить дружелюбных деятелей поварёшки к небольшому изменению режима работы…
Кафе-бар на Советской признаков жизни не подавал — очевидно, там всё начиналось гораздо позже девяти утра; что ж, не беда — пойдём попытаем счастья в татарском заведении. Тем более — Касимов довольно долго был столицей вассального Москве татарского ханства, и Симеон Бекбулатович, потешный "царь", назначенный Иваном Грозным на время своего отсутствия местоблюстителем престола — тоже, вроде бы, был из этих мест. В общем — общая дирекция на кафе "Рахат"!
Когда Одиссей подошёл к вышеуказанному заведению — у его дверей как раз стоял грузовой "бычок", из которого парочка крепких молодых людей без устали таскала внутрь заведения ящики, коробки и пакеты. Сурового вида мужчина с изрядным животом, судя по всему, был хозяином или директором заведения — и к нему Одиссей и направил свои стопы.
— Здравствуйте, уважаемый!
Пузатый шеф настороженно глянул на Одиссея — и, очевидно не обнаружив в его лице опасности для своего заведения — важно кивнул.
— Здравствуйте. Чего хотели?
— Как бы это чего-нибудь поесть в вашем заведении? — Одиссей произнёс это без особой надежды, уже потихоньку смиряясь с мыслью, что завтракать придётся колбасой и кефиром из ближайшего магазина.
