Моррисон присел на кровать.
— Давайте покончим с этим. Что вы хотите узнать о моей работе?
— То же самое, что я хотел узнать два года назад. Как вы считаете, есть в вашем мозге особая структура, вырабатывающая творческие мысли?
— Не совсем так. Это нельзя выделить обычным путем. Это сеть, состоящая из нейронов. Да, я думаю, что-то есть. Это очевидно. Трудность в том, что больше никто так не считает, потому что не может определить, где это находится, и не имеет никаких сведений об этом.
— А вы нашли где?
— Нет, я вновь возвращаюсь к результатам и анализам импульсов мозга и, кажется, я еще не уверен. Мои анализы — не ортодоксальны. — Он резко добавил: — Ортодоксальность в этой области никуда не привела, но мне не позволят быть неортодоксальным.
— Я слышал, что математические методы, используемые в ваших электроэнцефалографических анализах, не только не ортодоксальны, а просто ошибочны. Ортодоксальный и ошибочный — разные вещи.
— Единственная причина, по которой говорят, что я ошибаюсь, — это то, что я не могу доказать свою правоту. Единственная причина, по которой я не могу доказать свою правоту, — это невозможность изучить достаточно тщательно изолированный нейрон мозга.
— Вы пытались заниматься этим? Если вы работаете с живым человеческим мозгом, разве вы не делаете себя уязвимым для судебных исков и криминальных разбирательств?
— Конечно, я — не сумасшедший. Я работаю с животными. Я вынужден.
— Все это вы говорили мне два года назад. Я полагаю, вы не сделали потрясающих открытий за последнее время?
— Нет. Но я все равно убежден, что я прав.
— Ваше убеждение ничего не значит, если вы не в состоянии больше никого убедить. Но сейчас я хочу задать вам другой вопрос. Сделали вы что-нибудь за последние два года, что смогло бы убедить русских?
— Русских?
— Да. Почему мой вопрос вызывает у вас удивление, доктор Моррисон? Разве вы не провели пару часов за беседой с доктором Барановой? Вы не от нее только что вернулись в такой спешке?
— Доктор Баранова? — Моррисон в замешательстве ничего не мог придумать лучше, чем повторить, как попугай.
Лицо Родано нисколько не потеряло своего приятного выражения.
— Точно. Вот именно. Мы хорошо ее знаем. Мы ведем наблюдение за ней каждый раз, когда она приезжает в Соединенные Штаты.
— Звучит, как в старые тяжелые времена, — пробормотал Моррисон.
Родано пожал плечами:
— Совсем нет. Сейчас не существует опасности атомной войны. Мы вежливы друг с другом. Советский Союз и мы. Сотрудничаем в космосе. У нас совместная горнорудная станция на Луне, свободный въезд на космические поселения. Это все создает благоприятную обстановку в настоящее время. Но, доктор, некоторые вещи совершенно не изменились. Мы следим за нашими политическими компаньонами, русскими, только для того, чтобы быть уверенными в их доброжелательности. Почему бы и нет? Они следят за нами.
— Похоже, что вы следите и за мной.
— Но вы находились с доктором Барановой. Мы не могли за вами не следить.
— Это больше никогда не повторится, уверяю вас. Я постараюсь не появляться вновь поблизости от нее, если смогу. Она — сумасшедшая женщина.
— Это действительно так?
— Поверьте мне на слово. Послушайте, все, о чем мы говорили с ней, не является секретным, насколько мне известно. Я свободно могу повторить все, что она сказала. Она принимает участие в проекте по миниатюризации.
— Мы слышали об этом, — непринужденно сказал Родано. — На Урале они специально построили город, где занимаются экспериментами в этой области.
— Что-нибудь известно об их достижениях?
— Сомневаюсь.
— Она пыталась рассказать мне, что они добились настоящей минимизации.
Родано молчал.
Моррисон, подождав немного, когда тот заговорит, наконец сказал:
— Но это невозможно, скажу я вам. С научной точки зрения невозможно. Вы должны понять это. А так как сфера вашей деятельности — славянские языки и экономика, поверьте мне на слово.
— Зачем, друг мой? Многие считают это невозможным, но все же мы не уверены. Советские ученые свободно могут играть в минимизацию, если им так хочется, но мы не желаем, чтобы они Опередили нас. В конце концов, мы не знаем, где все это Может быть использовано.
— Нигде! Нигде! — взорвался Моррисон. — Нет никакой причины для волнений. Если наше правительство действительно беспокоится о том, чтобы Советский Союз не опередил нас намного в технологии, это еще больше ускорит безумие минимизации. Пусть Советы тратят деньги, время и средства и сосредотачивают на этом свой научный потенциал. Все впустую.
— И все же, — возразил Родано, — я не думаю, что доктор Баранова безумна или глупа, во всяком случае не безумнее и не глупее вас. Знаете, о чем думал, когда внимательно наблюдал за вами обоими во время вашей беседы в парке на лавочке? Мне показалось, что она нуждается в вашей помощи. Возможно, она считает, что с помощью ваших теорий в нейрофизике вы сможете помочь русским продвинуться в области минимизации. Их и ваши сверхъестественные идеи в сумме составят нечто совсем не сверхъестественное. Примерно так я думаю.
Моррисон сжал губы:
— Я сказал, что мне нечего скрывать, поэтому я заявляю, что вы правы. Как вы сказали, она хочет, чтобы я поехал в Советский Союз и помог в их проекте минимизации. Меня не интересует, как вы это узнали, но я не думаю, что это просто случайная догадка, и не пытайтесь уверить меня в этом.
Родано улыбнулся, а Моррисон продолжил:
— Как бы там ни было, я сказал «нет». Я твердJ отказал. Встал и сразу же ушел, очень быстро. Вы это видели. Это правда. Я могу представить вам об этом отчет, если вы мне дадите время. Да я уже отчитываюсь перед вами! У вас нет никаких оснований не верите мне, потому что с какой стати я должен принимать участие в проекте, который не имеет никакого смысла? Даже если бы я захотел работать против своей страны, а это неправда, я достаточно отдаю себе отчет, как физик, и не дам вовлечь себя в такое безумие, как работа над безнадежной задачей. С таким же успехом они могут работать над вечным двигателем, или антигравитацией, или сверхсветовым полетом, или... — он покрылся испариной.
Но Родано вежливо произнес:
— Что вы, доктор Моррисон, никто не сомневается в вашей лояльности. И я, разумеется, тоже. Я здесь не потому, что меня беспокоит факт, что вы беседовали с русской женщиной. Я здесь потому, что мы думаем, что она могла бы сделать вам предложение, но боимся, что вы ее не послушаете.
— Что?
— Поймите меня, доктор Моррисон. Пожалуйста, поймите. Мы бы посоветовали на самом деле... мы бы очень хотели, чтобы вы... поехали с доктором Барановой в Советский Союз...
