— Слышал ли о нем?— повторил он.— Я знаком с ним. Я звал его Пит Шапиро. Здесь, в Соединенных Штатах, считают его таким же сумасшедшим, как и меня. Оказывается, он поддерживает меня, и это ускорит мою гибель. Послушайте, передайте Питу, что я ценю его веру в меня, но если он действительно желает помочь мне, пожалуйста, попросите его никому не говорить, что он на моей стороне.
Баранова неодобрительно на него посмотрела.
— Вы не очень серьезный человек. Неужели вы ничего не принимаете всерьез?
— Нет. Я не принимаю всерьез только себя. Я действительно сделал нечто важное, но в это никто не верит. Кроме Пита — как я сейчас узнал. Но это не в счет. Я не могу сейчас опубликовать свои работы.
— Тогда приезжайте в Советский Союз. Мы сможем использовать вас и ваши идеи.
— Нет, нет. Я не собираюсь эмигрировать.
— Кто говорит эмигрировать? Если вы хотите быть американцем, оставайтесь им. Вы ведь уже были когда-то в Советском Союзе и сможете приехать туда и побыть некоторое время. Потом возвратитесь в свою, страну.
— Зачем мне это?
— У вас сумасшедшие идеи, у нас — тоже. Возможно, ваши идеи помогут нашим.
— Какие идеи? Я имею в виду ваши. Свои я знаю.
— Нам нечего обсуждать, пока я не буду уверена, что у вас есть, может быть, желание помочь нам.
Моррисон вдруг спиной смутно ощутил суету вокруг себя, шум людей, которые пили, ели, разговаривали — многие из них, конечно, участвовали в конференции, как и он. Внимательно рассматривая эту впечатлительную русскую женщину, которая соглашалась с сумасшедшими идеями, он подумал, что...
Он фыркнул и выкрикнул:
— Баранова! Я слышал о вас. Конечно. Пит Шапиро говорил мне о вас. Вы...
В возбуждении он заговорил по-английски, ее рука неожиданно опустилась на его руку, впившись ногтями в кожу.
Он остановил ее, заставив убрать руку.
— Извините. Я не хотела сделать вам больно.
Он посмотрел на следы ногтей, заметил легкий кровоподтек и спокойно сказал по-русски:
— Вы — минимизатор.
3.
Баранова смотрела на него с непринужденным спокойствием.
— Может, немного погуляем, посидим на лавочке у реки? Погода сегодня прекрасная.
Моррисон держался за слегка поврежденную руку. Он подумал, что немногие заметили, как он выкрикнул на английском языке, и никто, казалось, не обратил на него внимание. Он отрицательно покачал головой:
— Думаю, что нет. Я должен присутствовать на конференции.
Баранова улыбнулась, как будто он соглашался, что погода действительно была прекрасной.
— Думаю, что гораздо интереснее посидеть у реки.
На какое-то мгновение ее улыбка показалась Моррисону соблазняющей. Но, разумеется, она ни на что не намекала.
Он оставил эту мысль, не успев ее ясно сформулировать для себя. В его голове проскользнуло что-то наподобие: «Красивая русская шпионка с прекрасным телом заманивает наивных американцев».
Во-первых, она не была красавицей, и ее тело нельзя было назвать заманчивым. Кроме того, не похоже, чтобы подобное было у нее на уме, и он сам, в конце концов, не был наивен и даже не проявлял интереса к ней.
И все же он не заметил, как оказался с ней по дороге через кампус к реке. Они шли медленно. Она оживленно рассказывала о своем муже Николае и сыне Александре, который ходил в школу и по какой-то непонятной причине увлекался биологией, хотя она сама занималась термодинамикой. К большому разочарованию отца, он ужасно играл в шахматы, но подавал большие надежды в игре на скрипке.
Моррисон не слушал. Вместо этого он погрузился в собственные мысли, пытаясь вспомнить, что он слышал о заинтересованности русских в минимизации и какая может быть связь между этим и его работой.
Она указала на скамейку:
— Эта, по-моему, выглядит достаточно чистой.
Они присели. Моррисон уставился на реку. На самом же деле он не видел воду, а наблюдал за машинами, тянущимися вдоль по шоссе с двух сторон, а река кишела лодками с веслами, похожими на сороконожки. Он молчал, и Баранова, задумчиво посмотрев на него, произнесла:
— Вам не интересно?
— Неинтересно что?
— Мое предложение поехать в Советский Союз.
— Нет! — отрезал он.
— Но почему? Если ваши американские коллеги не признают ваши идеи, из-за чего у вас депрессия, и вы ищете выход из тупика, в который зашли, почему бы вам не поехать к нам?
— Коль вы так изучили мою жизнь, я уверен: вы знаете, что мои идеи не признают. Но откуда такая уверенность, что у меня депрессия из-за этого?
— Любой здоровый человек может дойти до такого состояния. И кто-то должен сказать вам об этом.
— Вы согласны с моими идеями?
— Я? Я не занимаюсь этим. Я ничего не знаю — то есть очень мало знаю — о нервной системе.
— Полагаю, вы просто согласны с мнением Шапирова.
— Да. И даже если бы это было не так — смелые проблемы надо решать смелыми методами. Что плохого, если мы испытаем ваши идеи в качестве методов? Нам, определенно, от этого не станет хуже.
— Значит, вам известно о моих исследованиях. Их материалы были напечатаны?
Она с решительностью на него посмотрела:
— Мы не думаем, что все было опубликовано. Вот почему мы нуждаемся в вас.
Моррисон невесело рассмеялся.
— Какую пользу я могу принести в области, связанной с минимизацией? Я в ней разбираюсь хуже, чем вы в проблемах изучения мозга. Гораздо хуже.
— А вы вообще что-нибудь знаете о миниатюризации?
— Только две вещи: что советские ученые занимаются исследованиями в этой области и что она невозможна.
Баранова задумчиво смотрела на реку.
— Невозможно? А если я вам скажу, что мы справились с этой задачей?
— Я бы скорее поверил, что белые медведи летают.
— С какой стати я буду вам лгать?
— Я привык объяснять сам факт. А мотивировка меня не интересует.
— Почему вы так уверены, что минимизация невозможна?
— Если уменьшить человека до размеров мухи, тогда вся его масса должна вместиться в объем мухи. Вы придете к плотности примерно,— он задумался,— в сто пятьдесят тысяч раз больше плотности платины.
— Ну а если пропорционально уменьшить массу?
— Тогда в уменьшенном человеке атомов будет в три миллиона раз меньше, чем в нормальном. Человек, уменьшенный до размеров мухи, просто получит мозг мухи.
— А если уменьшить атомы?
— Если минимизировать атомы, как вы говорите, тогда постоянная Планка, являющаяся, безусловно, неизменной величиной во Вселенной, не позволит это сделать. Минимизированный атом слишком мал, чтобы вписаться в структуру Вселенной.
