На совершенно безлюдной и разгромленной дворцовой площади исчез также мертвый император — вместе с призрачной свитой и троном.
Только Шенгуф-Канго, по-прежнему голый, стоял в большом круге из пепла. Свита скрылась где-то в городе, покинув его навсегда. Как ни странно, ему не было холодно или жарко, и дрожь, что пробегала по телу, была чисто нервной. Он ощущал себя совершенно пустым. Ни одной мысли, чувства, желания или понятия в нем не осталось. Вокруг него возвышались великолепные покои и строения Дворца с надежно спрятанными запасами еды и одежды и где теперь не было слуг. Зато были мертвецы — его терпеливые и надежные спутники, которые никогда его одного не оставят. Внезапно он что-то вспомнил и нахмурился. Потом медленно произнес вслух, как будто в никуда:
— Я же сам… Я же САМ говорил ИМ об ИСКУПЛЕНИИ!
И бывший Повелитель захохотал. В полный голос, внезапно вернувшийся к нему. И в гулкой пустоте гигантской площади гремело эхо, искажая звук. Нельзя было понять, смеется он или рыдает.
* * *
Я заметила похожее состояние и у остальных Смотрителей Небес, но рискнула спросить только у Уло. Тем более что зашел он ко мне одним из последних и я, как и другим, вручила ему запас смеси для метаболической коррекции. Я сделала ее по просьбе Стива, поскольку сами по себе подземные жители слишком долго привыкали бы к условиям поверхности. Пока, для пробы, мы, с их собственного согласия, выдали эликсир только тем гшаммцам, что работали вместе с нами в Ширтахо. Но мы договорились и о дальнейшем, на случай, если все пройдет удачно. Через поколение этот вопрос будет снят сам собой, но для тех, кто хотел теперь жить на свету, без нашей помощи это было бы нереально. Хотя формальные проблемы были сняты, Дух Джан-Тунара вполне добровольно и даже охотно даровал всем Смотрителям особые привилегии, а его шокированные и кающиеся подданные готовы были в точности выполнять указания. Пещерные обитатели, однако, не торопились расселяться по поверхности. Они собирались поселиться у основания плато, вблизи входов в свои надежные убежища, там, где Стивен намеревался строить СИНЛАРский маяк, поскольку База теперь была намерена возобновить интенсивное наблюдение на Гшамм.
Так вот, несмотря на полный успех нашего предприятия, все Смотрители пребывали в подавленном настроении, и я теперь хотела бы выяснить — отчего.
* * *
Уло был одет в изготовленные по его рисункам из наших материалов одежды, по земным меркам, длинные и нелепые, но очень нравящиеся ему самому. Он взял у меня контейнер, молча выслушал инструкции по пользованию и намеревался уйти к «Цветку», поскольку именно Нат вызвалась довезти их всех туда, куда они пожелают. Но времени до отлета еще было достаточно, и я жестом остановила его.
— Послушайте, Уло…
— Да? — без особой охоты отозвался он.
— У меня к вам есть один странный вопрос…
— Какой?
— Отчего вы все совершенно не рады спасению собственного мира от паразита К'Таага и имперского бреда заодно?
Мимика в виде подергивания носом аналогична по смыслу человеческой улыбке:
— Мы очень рады.
— Правда? Тогда я совершенно ничего не смыслю в эмпатии… — ядовито заметила я. Он ощутил мой сарказм:
— Мы рады, но… Мне очень трудно это объяснить.
— Попробуйте. Я, конечно, не столь гениальна, как Повелитель Камня, но все же постараюсь сообразить.
— О, тут дело не в разуме, а в эмоциях. Кончился старый мир, начинается новый. И мы еще совершенно не знаем, какой он, этот мир. Тысячелетиями мы жили в подземельях, думая, что над головой — Камень и что Вселенная ограничена в своем объеме. Что нет других разумных рас, а посланники Центра Мира — это наши предки и герои. Теперь все другое. Над головой — бесконечное небо. Вселенная населена бесчисленными разумными расами, иногда подобными нашей. Раньше мы были совершенны и приспособлены к тому, что есть плохо и хорошо на нашей планете. Теперь же все слишком изменилось…
— Это мы тоже продумали. Мы старались не выходить за ваш адаптивный запас…
— За что?!
— За ваши возможности изменяться.
Уло махнул рукой сверху вниз:
— Я понимаю. Я же говорю, это не разум, а чувства. Они иногда противоречат друг другу. На самом деле умом мы все очень довольны, и это просто отмирает наша прежняя жизнь… Старые страхи, иллюзии. Но это пройдет.
— Вам будут помогать. Так что вас не бросят, если, конечно, вы опять не наделаете глупостей.
Он опять подергал носом:
— Мы постараемся. И потом… Я кое-что понял, пока работал с вами.
— Что понял, Уло?
— Своих предков. Учитель Пагш был прав и в этом.
Я ждала, пока он продолжит. Смотритель Небес вздохнул, совершенно по-человечески:
— Я никак не мог понять, зачем они нарушили запрет тогда, в древности. Но теперь, когда я увидел ваше могущество… Мой учитель говорил, что есть две самые пагубные иллюзии незрелого ума: иллюзия силы и иллюзия страха. Они связаны между собой, как две стороны одного и того же зла… Беда наша не в том, что наши предки были злы в своей основе, а в том, что они были слабы духом. Сила — слишком большое искушение, перед которым они не смогли устоять…
Ого, похоже, он даже умнее, чем я предполагала:
— Вы философ, Уло.
— Кто?
Я постаралась в своем ответе подобрать привычные для него понятия:
— Посвященный в тайны души мира у меня на родине. На моей планете.
Ему это понравилось, но, как все мыслящие существа, он был любопытен:
— А вы Кен, тоже из этого ордена?
Я сдержалась и ответила совершенно серьезно:
— Боюсь, что нет. Мне не хватает настоящей мудрости для этого.
Мы помолчали, затем он повернулся к выходу и сказал напоследок:
— Спасибо. Спасибо всем вам.
Я тоже махнула рукой сверху вниз и сморщила нос, подражая ему:
— Я еще как-нибудь залечу?
Он хихикнул с явным усилием. С их голосовыми связками это непросто, но эмоции это передало. На душе у меня полегчало. Я смотрела, как Уло прошел по коридору, и сквозь проем было видно, как он присоединился к своим.
* * *
А я думала над тем, что он сказал. Я могу себе представить подобные же консервативные чувства, но не воспринимаю их. Такова разница между планетарным сознанием и космическим. У себя, на Земле, я больше всего ощущаю ее на примере моей кузины. В каком-то смысле Бетти, моя двоюродная сестра, являет собой образ моей непрожитой земной жизни. Когда-то она была моложе меня на тридцать лет, теперь же, если не замаскироваться (как я обычно поступаю, чтобы скрыть свой настоящий, чересчур моложавый вид), я похожа на ее младшую дочь. Дети и внуки покинули ее, оставив неторопливую жизнь маленького городишки, а она проводит остаток дней за вязаньем, ухаживая за небольшим садом и болтая с соседками. Изредка, будучи на Земле, я ее навещаю, ибо она последняя, кто когда-то знал моих родителей. Бетти всегда недовольна миром, который слишком быстро меняется. Она ворчит, что все стало другим, а золотые времена ее молодости канули в Лету вместе с модой, музыкой и литературой тех дней. Так как она считает, что я работаю в сверхсекретном правительственном агентстве (настолько секретном, потешаюсь я про себя, что о нем не подозревает ни одно земное правительство), то я получаю порцию жалоб, адресованную властям. Ей кажется, что кто-то в силах остановить быстролетящее время тогда, когда захочется. Я не спорю с ней, что бесполезно по существу, а только быстро перевожу разговор на другое. Невозможно объяснить человеку, который никогда не видел иных реальностей, насколько на самом деле неизменен мир и насколько постоянны те метаморфозы, которые так же неизбежны для любых планет, как их вращение вокруг звезд. Изменяются только наши понятия, а кажется, что изменяется сама природа, исчезает один образ, сменяясь другим, а кажется, что исчезает и появляется целая Вселенная.
