Я шепотом спросила Улисса:
— Видал?
Он все не мог оторвать глаз от светящегося пятна вдалеке — оно висело над водой, по-прежнему не двигаясь с места.
— Что? — спросил он, потом сказал. — Ох, ты!
— Здорово же они за нас взялись! Неужто из-за нескольких паршивых трупов?
— Я-то думал, то что случилось, их остановит, — сказал он, — но, похоже, вышло наоборот. Это они нам мстят за свой страх.
Не было времени расспрашивать его, что там так могло испугать кочевых, которые, по-моему, вообще не умеют ничего бояться, да я уже поняла, что он и не скажет. Кочевые отлично видели нас, но продвигались в полном молчании, и это было особенно страшно.
Улисс тоже молчал, глядя вдаль с какой-то отчаянной надеждой — он явно ожидал помощи, которой не могло быть, и мне захотелось свернуть ему шею.
Я сказала:
— Ты что, хочешь дождаться, чтобы они вылезли на берег, что ли? Тогда с ними вообще невозможно будет управиться.
Он тоскливо сказал:
— Что же мне делать? Стрелять?
— Нет, стой себе столбом как стоял…
— Я не думаю, что это им понравится.
— Кому? — удивилась я, но тут же поняла. — Тьфу ты! Да какая разница? Когда вас резали там, в лагере, им это тоже не понравилось? А я их видела в ту ночь, они болтались неподалеку… Что же они не вмешались, а?
Он растерянно пожал плечами:
— Не знаю.
— Хочешь им угодить, да? Как будто кому-то нужен придурок, который даже за себя постоять не умеет!
За это время я насчитала штук двадцать пловцов — хотя не все они могли справиться с течением; некоторых отнесло на другие острова, а кое-кто и вовсе барахтался на стремнине.
— Почему они ничего не делают? Они могли бы их как-то безболезненно отпугнуть, — сказал он задумчиво, — даже мы пользовались в экстремальной ситуации слезоточивым газом, даже мы.
— Как же, — сказала я, — помню. Для всех тогда было бы лучше, если бы вы тогда поубивали их — и для вас в том числе.
— Не в том дело, лучше или хуже, — сказал он. — Дело в том…
— Да-да, знаю Воспитанный человек никого не убивает ни с того ни с сего.
— Я не так говорил, — начал возражать он, — я…
Самый ловкий из кочевых уже выбрался на берег. Из-за спины он выхватил короткое копье — они умеют их бросать, и довольно ловко.
Я вцепилась Улиссу в плечо.
— Стреляй, если ты еще не позабыл, как.
Он прошипел:
— Руки убери.
И наставил на кочевого это свое странное оружие. Уж не знаю, как там оно действовало, но кочевой вдруг закричал и упал плашмя — на груди его появилось черное пятно и вокруг запахло горелой плотью.
Я сказала:
— Здорово.
— Помолчи, пожалуйста, — сказал Улисс. Его так и передернуло, и он начал целить в бурдюки — я-то понимала, чем это кончится, но он, похоже, решил, что так он их не утопит, а просто остановит, и очень удивился, когда из бурдюка с шипением вырвалась струя пара, а темноволосая голова, несколько раз нырнув, как поплавок, скрылась под водой. Я сказала:
— Готов!
— Утонул! — удивленно пробормотал Улисс, опуская свое оружие.
— Я же сказала, они не умеют плавать! Похоже, ему было легче палить по бурдюкам, чем по живым людям, хоть я особенной разницы и не видела — кочевые ведь все равно тонули… Теперь я разглядела, как действует это его оружие — оно выбрасывало из себя луч пламени, такой тонкий, что он и виден был лишь тогда, когда упирался в воду, поднимая облако пара. А вскоре он уже стал виден постоянно — пара набралось так много, что он стелился над водой и тонущие люди, затерявшись в нем, кричали гортанными птичьими голосами. Улисс сокрушенно сказал:
— Это же бойня!
Я утешила его, как могла:
— Если б они успели выбраться на берег, нам бы еще повезло, если бы нас сразу прикончили. Они на нас такой зуб имеют — даже говорить не хочется, что бы они с нами сделали, попадись мы им в руки.
— Хуже, чем с теми пленными?
— Гораздо хуже, Улисс.
Он сказал:
— Не думал я, что так оно обернется.
И вновь прицелился. Я уже поняла, что он все делает как надо — поломается-поломается и делает. Нужно только убедить его хорошенько.
Просто ему нравится мучиться.
Туман над водой чуть рассеялся и стало видно, что кое-кто все же уцелел — но их закрутило и отнесло на мелкие островки, цепочкой растянувшиеся чуть ниже по течению; теперь они выбрались на берег, отряхиваясь, точно собаки. Но пылу это им не поубавило — если бы можно было убивать взглядом, от нас бы уже ничего не осталось.
Зато полоса воды между островом и дальним берегом была совершенно пустой и отсюда бьщ виден протянувшийся от нашего островка язык отмели; нам и плыть-то почти не придется. Улисс все еще топтался на месте, с надеждой глядя на светящееся туманное облако, переливающееся над водой, потом вздохнул и последовал за Мной. Берег здесь густо порос ивняком, даже из /воды торчали кусты, высокие, выше моего роста, Улисс все время оглядывался — наверное потому все и случилось.
Что-то плеснуло в зарослях, я поначалу решила, что мы вспугнули птицу или выдру, которых тут тоже водилось достаточно, но тут же поняла, что ошиблась. Кожан стоял у самого уреза воды, еще двое кочевых выскочили из кустов и теперь оказались у нас за спиной.
— Так я и знал, что мы с вами встретимся, друзья мои, — сказал он, ухмыляясь.
Улисс застыл, вытаращившись на него, палец его раз за разом нажимал на выступ в рукоятке оружия, но то почему-то не стреляло. Зеленый огонек на укрепленной сверху плоской коробке сменился красным.
Кожан кивнул одному из своих, и тот бросился на меня; я попыталась добежать до воды — пустое дело. Он догнал меня одним прыжком, схватил за волосы и швырнул на землю. Потом рывком вздернул на ноги, как я ни кусалась, как ни царапалась, и, зажав правой рукой, левой приставил к горлу мой же собственный нож.
Улисс отчаянно лупил ладонью по коробочке и вытряс-таки что-то из своего оружия — красный огонек сменился зеленым. Кожан за все это время не произнес ни слова и не пошевелился, лишь наблюдал за ним насмешливо прищуренными глазами.
Улисс, похоже, взял себя в руки — он выпрямился и молча, с непроницаемым лицом направил невидимый луч на ближайший куст ивняка. Тот зашипел, потом листья почернели, свернулись в трубку и вспыхнули. Слабый ветерок раздул пламя, на меня потянуло жаром.
Улисс перевел оружие на Кожана. — Отпусти ее, — сказал он. Кожан даже не пошевелился.
— Разумеется, нет, друг мой Улисс, — сказал он. — Я тебя уже немножко знаю. Ты не выстрелишь. Поскольку, если ты убьешь меня, девчонке тут же перережут глотку. Будь ты настоящим человеком, ты бы выстрелил — я бы на твоем месте поступил бы именно так. И это было бы разумно — ведь в таком случае мы бы убили ее сразу. Ведь ты отлично знаешь, что ее все равно убьют — и все равно не стреляешь. Впрочем, вы всегда поступали странно.
