Налетел ветер и поднял волны. Холод внезапно ужесточился. Казалось, ветер и холод вызвала северянка, когда заговорила в наступившей вдруг тишине звонким высоким голосом:
— Кто вы такие? Откуда приплыли? Вы не совсем похожи на обычных водяных… Так мне кажется. У вас не такие ноги, как у них, у вас нет перепонок между пальцами.
— О, так ты слышала про наш народ? — радостно воскликнула Эяна.
— Слышала. Когда-то у горящего очага мне рассказывали сказки. Предания и легенды глубокой древности. Больше я ничего про ваш род не слыхала.
Эяна вздохнула:
— Да, ты угадала правильно. Мы с братом по своей природе не совсем такие же, как все прочие в нашем племени. Но если вас поразила наша внешность, то и ваш вид удивил нас не меньше.
Белокурая женщина крепче прижала к груди маленькую девочку. У многих женщин, сидевших на веслах, также были привязаны за спиной или на груди маленькие дети. Дочь северянки унаследовала от матери светлые как лен волосы.
— Можем ли мы спокойно говорить и никого не опасаться? — спросила Эяна негромко.
Сидевшие в каяках мужчины с любопытством смотрели на них, очевидно не понимая языка, на котором шел разговор. Но убедились ли они, что два неведомых существа, появившиеся из моря, действительно ничем им не угрожают? Северянка обратилась к людям на эскимосском языке и объяснила им все понятнее и лучше, чем это удалось бы Тоно или Эяне. Она сказала, что двоим, появившимся из моря, легче всего объясняться на языке датчан, и поэтому разумно будет, если ей позволят поговорить с ними по-датски, дескать, так они коротко и ясно расскажут о себе, не теряя попусту время. А она обещает точно перевести все, что они скажут. Затем она обратилась за поддержкой к шаману и к молодому мужчине, которого звали Миником. Угольно-черные глаза шамана пристально всматривались в лица чужаков. Наконец, он дал свое согласие.
Тоно сообразил, что Миник — муж белокурой женщины. Как случилось, что она стала его женой?
— Меня зовут Бенгта. Бенгта Хаконсдаттер, — неуверенно заговорила она по-датски. И вдруг умолкла — на ее лицо набежала тень. Помолчав несколько минут, Бенгта продолжила: — Это раньше меня так звали. Теперь мое имя Атитак. А мою дочь раньше звали Хальфридой. — Она снова крепко прижала к себе девочку, которой было, по-видимому, около года.
— Теперь она носит имя Алокисак. Так звали бабку Миника, моего мужа. Она погибла, была раздавлена льдами. Это случилось незадолго перед тем, как Миник взял нас с дочерью к себе.
— Вас похитили? — вполголоса спросила Эяна.
— Нет! — Бенгта наклонилась за борт умиака и положила руку на плечо мужа. Миник смутился и жарко покраснел: у иннуитов было не принято, чтобы жена вела себя подобным образом. Однако руку Бенгты он не сбросил.
— Расскажите о себе, — попросила Бенгта.
Эяна пожала плечами.
— Мы с братом наполовину люди по крови, — и Эяна кратко рассказала про все, что с ними приключилось. Затем она довольно неуверенно спросила: — Может быть, ты случайно что-нибудь слышала о нашем племени? О том, куда повел их отец?
— Нет, — ответила Бенгта. — Да и как я могла что-то узнать? Ведь я не так давно живу у эскимосов.
— Поговори с твоими друзьями, дорогая. Скажи им, что мы и весь наш род вам не враги. Напротив, если бы мы были заодно, — вы, обитатели суши, и мы, живущие под водой, — то вместе могли бы совершить многое, что не под силу никому на свете.
И долго еще звенели над водой певучие голоса Эяны и Бенгты. Шаман Панигпак то и дело о чем-нибудь спрашивал, объясняясь с братом и сестрой при посредничестве Бенгты. Постепенно все выяснилось. Увы, и эти иннуиты ничего не знали о каких-либо пришлых племенах. Но ведь иннуиты проводили время в основном на берегу, где били зверя и птицу, в открытое море они выходили довольно редко. Иннуиты никогда не совершали таких дальних плаваний, как белые люди, о которых было известно, что когда-то в давние времена они уплывали далеко за горизонт и приставали к берегам незнакомой страны.
Бенгта вспомнила, что страна эта называлась Маркландией — Лесной землей. Поселившиеся там белые люди валили лес и летом уходили в долгие, бесконечно долгие походы на своих ладьях, а зимой сидели дома, на берегу. Иннуиты же как раз зимой путешествовали на собачьих упряжках по прибрежным льдам и по суше. И больше никто в поселке Вестрибюгд не слышал о каких-либо событиях на острове Гренландия. Несчастные невежды, сидевшие в каяках, также ничего не могли сказать. Кто-то из них робко заметил, что если уж кого спрашивать, то прежде всего отца Бенгты, самого могущественного человека во всем поселке, дескать, уж Хакон, наверное, знает, если на острове произошло какое-то событие.
От Тоно и Эяне не укрылось, что упоминание об отце Бенгты, Хаконе Андерсоне, у всех слушавших вызвало дрожь ужаса. И сама Бенгта вздрогнула, и голос ее стал резким.
— Да, наверное, нам стоит увидеться с Хаконом Андерсоном, — сказала Эяна. — Передать что-нибудь отцу, Бенгта?
Бенгта вдруг расплакалась.
— Передай! Передай ему мое проклятие! — выкрикнула она сквозь слезы. — Скажи ему, и всем им скажи, пусть уходят, пусть как можно скорей уходят отсюда, иначе их уничтожит Тупилак. Наш шаман пошлет на них Тупилака в наказание за все зло, которое причинил нам Хакон, мой отец!
Миник потянулся за гарпуном. Шаман Панигпак плотнее закутался в меховую, куртку, низко опустив голову, так что лица не было видно. И женщины и мужчины подались назад, словно в страхе перед чужаками на носу лодки. Младенцы почувствовали, что происходит что-то недоброе, и подняли плач.
— По-моему, самое время поскорей уносить ноги, — тихо, чтобы услышала только сестра, сказал Тоно. Эяна кивнула, и дети морского царя, будто две стрелы, метнулись за борт умиака и скрылись в черной ледяной воде.
Из рассказа Бенгты Тоно и Эяна поняли, что усадьба Хакона Андерсона находится на берегу большой бухты, которая дала приют поселку Вестрибюгд. Хмурый короткий день уже клонился к вечеру, когда брат и сестра разыскали жилище норвежца. Стемнело, и они поспешили надеть одежду, которая была у них в кожаных мешках, висевших вместе с гарпунами на ремне за спиной. Теперь нелегко было бы догадаться, кто они: вместо одежды из обычной материи, которая, намокнув в воде, превратилась бы на морозе в жесткий заледеневший панцирь, они надели те вещи, что нашли в развалинах Лири и сберегли во время плавания на когге «Хернинг». Это была одежда из рыбьей чешуи, переливавшейся всеми цветами радуги. Туники были совсем короткие, однако они все-таки вызывали у христиан меньшее возмущение, чем неприкрытая нагота. Поверх непромокаемых одежд Тоно и Эяна перепоясались кожаными поясами, к которым были подвешены стальные ножи. Нержавеющее оружие — ножи из обсидиана и кости — они также заткнули за пояса, и каждый взял по два гарпуна.
