внимание на то, как плещется, бросаясь на тонкие хрустальные стенки, вино. Одинокие капли пятнали белую скатерть. Старик уже изрядно набрался, а порошок и не думал действовать. Неудивительно, при таком-то плотном ужине.
– Вот оно – ваше дорогое пойло! – Остатки вина перекочевали из бутылки в бокал. – Все желания сбываются, Хирург. Надо только хотеть искренне, по-настоящему.
Толстое донышко глухо стукнуло столешницу. Лоб Скворцова покрылся испариной. Просыпанный порошок магнитом притягивал взгляд. Чтобы не выдать себя, Макар смотрел куда угодно, только не на стол. Впрочем, выбор был не особо богат: либо отвернуться, либо наблюдать за интеллигентным людоедом. Да и этот выбор был, скорее, кажущимся. Макар попросту боялся выпускать старика из виду.
– А теперь у меня только одно желание – убить их всех. Самое сильное, самое искреннее. – Последний бокал пустел быстро, если не сказать стремительно. – Ты никогда не думал, почему мы их убиваем, дружочек? Почему неизменно остаемся живыми, в то время как они удобряют землю? Мы ведь не бойцы, не супергерои. Мы зачастую слабее наших жертв. Нет, вот, скажем, наш друг Крокодил Данди – он был настоящим крутым сукиным сыном. Думаю, он легко сожрал бы на завтрак и тебя, и меня, вместе взятых. А мы? Вот ты, Хирург, ты действительно был хирургом до всего этого?
Схватив скальпель кончиками пальцев за самый край рукояти, старик обвел им помещение, разослав по углам длинные трепещущие тени, похожие на стрелки гигантских часов. Времени – вот чего не хватало Макару. Ленивое, преступно медлительное, когда в этом нет никакой необходимости, сейчас оно мчалось вприпрыжку, оборачиваясь через плечо, чтобы показать Макару язык.
– Не совсем. Учился, но вылетел со второго курса. Так что и да, и нет.
– Студент! – понимающе покивал старик, бросив скальпель обратно. – А я – вот не поверишь, школьный учитель. Нет, серьезно! Контрошки, домашки, родителей в школу. Видишь, как оно… Мы не были созданы для войны.
Старик сделал большой глоток, оставив вина на самом донышке. Макар понял, что жизни ему осталось буквально на еще один глоток.
– Но мы для войны пригодились! – продолжал вещать старик. – Мы убиваем их одного за другим. В их городах, в их домах, в их постелях. И все потому, что большинство из них настолько тупы, что так и не сдвинулись с места! Побоялись выползти за пределы привычной раковины! А мы не боимся. Мы идем вперед, исследуем, ищем – такова наша природа. И если они успевают заметить нас раньше, мы втираемся к ним в доверие, ведь с виду мы слабые, безобидные, да, Хирург? Они впускают нас в свои дома, раскрывают нам свои черные души, и мы охотно пользуемся их гостеприимством. А потом – бам!
Он залпом допил вино и широко зевнул, не прикрыв рот ладонью, так что Макар впервые смог рассмотреть все его зубы. Передние – острые, подпиленные.
– Ты ужасный собеседник, Хирург. Меня от тебя в сон клонит.
Старик действительно уже заметно клевал носом. Клофелин действовал, хоть и недостаточно быстро. В предчувствии скорой развязки Макар едва не подпрыгивал на месте. За каждым движением старика чудилась скрытая угроза, каждая фраза звучала сигналом к окончанию всего этого фарса. Это должно было случиться скоро, совсем скоро, прямо сейчас. Потому что все и без того невероятно затянулось, и тени от свечей становились все гуще, все длиннее.
– Что-то засиделись мы с тобой, Хирург. – Старик потер слипающиеся глаза. – Надо бы прибрать да расходиться потихоньку.
Вот оно, понял Скворцов. Сейчас этот добренький дедушка зайдет к нему за спину и аккуратно, дабы не забрызгать свой замечательный костюм, нарисует кровавую улыбку во все горло. Он напрягся, готовясь ударить резко, внезапно, как только убийца подойдет поближе. Но все, как обычно, пошло совсем не так, как он ожидал.
– Ты опять даже не притронулся, Хирург, – посетовал старик. – Стараешься, готовишь, а он даже кусочка не попробовал…
Тарелки полетели одна на другую, звякнув сердито, почти что зло. Они буквально вторили интонациям, внезапно прорезавшимся в голосе старика. Что-то творилось в его воспаленном мозгу, что-то зловещее. Старик подводил свою безумную логику под основание необходимости прирезать Макара. Искал достаточно весомый повод. И, кажется, успешно его нашел.
– А знаешь, это чертовски обидно! – На тарелки с грохотом полетели столовые приборы. – Такое неуважение – это очень неприятно, очень! Я к тебе со всей душей, Хирург, а ты об нее ноги вытер, стервец.
Снятый пиджак обнял спинку стула. Тонкие пальцы умело закатали рукава сорочки, распустили тугой галстук, расстегнули верхнюю пуговицу на вороте. Они будто жили своей жизнью, подготавливая хозяина к неприятной, грязной работе. Из чехла, хищно сияя в тусклом свете свечей, появился стальной клык. Пальцы умело крутанули нож, рисуясь перед единственным зрителем, намекая ему, что за дело берется профессионал, а не жалкий любитель.
– Я ведь с тобой как с равным… Я с тобой как с Человеком! А ты… мясо. Падаль. Гнилье. Тварь неблагодарная!
Сухая рука смахнула со стола посуду. Тарелки, вилки, пустая бутылка, бокалы – все полетело на пол, разбиваясь и звеня. На столе, лишенная прикрытия, предательски белела дорожка клофелина. Черные глаза, от ярости ставшие еще темнее, остановились на ней. Секунду старик нависал над столом, робко ощупывая дряблое горло, переводя недоверчивый взгляд с порошка на Скворцова и обратно. А затем, испуганно заорав, бросился на пленника.
Макара спас клофелин. Убойная доза порошка все же успела подействовать. Старик пошатнулся и вцепился в стол, удерживая равновесие. Зарычав от страха, Макар выдрал подлокотник из пазов и с размаху ткнул им в пах старику, а когда тот, скрученный непереносимой болью, распластался на столешнице, от души приложил сверху, по шее.
Не теряя времени, Макар схватил скальпель негнущимися пальцами. Едва не выронил, но все же удержал в кулаке. Острое лезвие легко освободило вторую руку. Он нагнулся, вспарывая скотч, удерживающий ноги, а вместе с ним, не рассчитав, джинсы и кожу. Неуклюжая обескровленная рука слушалась плохо. Взвыв сквозь стиснутые зубы, Макар вскинулся, в бесплодной попытке встать, но тут же рухнул обратно, перевернулся вместе со стулом. Извиваясь червяком, он перекатился на спину. Как раз вовремя – шатаясь, точно пьяный, старик плелся к нему, наконец-то сорвав маску тихого интеллигента: оскалившийся, жуткий. Доковыляв до Макара, он упал на колени. Обхватил рукоять ножа двумя руками, воздел его к потолку, словно адепт какого-то темного культа, совершающий человеческое жертвоприношение.
Макар смотрел на падающую сверху смерть и ничего не мог ей противопоставить. Пытаясь защититься, он зажмурился, инстинктивно закрылся рукой. От удара предплечье прижало к ребрам, но боли
