не было. Скворцов распахнул глаза. Перед ним выросло бледное от усердия лицо, искаженное злобной гримасой. Плохо понимая, что он сейчас делает, старик всеми силами пытался протолкнуть нож, застрявший в подлокотнике, по-прежнему примотанном к руке Макара.
На мгновения их глаза встретились, и Скворцов, нехорошо улыбнувшись, загнал скальпель глубоко в тощий старческий бок. Отчаянный крик полоснул по ушам и заметался под каменными сводами пустого ресторана, но Макар резко рванул скальпель влево, к пупку и сразу вверх, до самой грудной клетки, где лезвие уперлось в ребра и остановилось.
Крик перешел в какое-то бульканье. Нож со звоном упал на кафельный пол. Старик застыл в странной позе: на коленях, уронив голову на впалую грудь, колесом выгнув спину. Бессильные руки повисли вдоль тела. Перебарывая сопротивление занемевших мышц, Скворцов умудрился сесть. Циркуляция крови восстанавливалась, иголками впивалась в конечности. Впрочем, эти мелкие неудобства можно было перетерпеть. Проигравший сейчас терпел муки гораздо страшнее. Старик все еще был жив.
– Больно…
Черные глаза потускнели, точно выгорели изнутри.
– Больно, – повторил старик жалобно. – Сука, как же больно! Я не думал, что это настолько больно! Неудивительно, что все они так орали…
Ритмичный харкающий звук полетел с узких губ, покрывая их розоватой пеной. На затылке Макара зашевелились волосы – старик пытался смеяться. Со вспоротым брюхом, на пороге смерти, он все еще находил какие-то извращенные поводы для веселья!
– Это хорошо, Хирург… хорошо, что ты не такой слизняк, как я подумал… Ты сможешь закончить наше дело… Ты очистишь эту песочницу от старых игрушек… Жахль толькхо…
Голос его окончательно утратил силу, перейдя в свистящий шепот. Скворцов подобрался поближе. Кровь, своя и чужая, пропитала джинсы, пальцы скользили на мокром полу, от старика ощутимо тянуло дерьмом.
– Жахль… что я не прирез-хал тебя рахнь-ше, – договорил старик, натягивая на оскаленное лицо вымученную улыбку.
Встав на четвереньки, Скворцов заглянул в глаза умирающему. Почему-то он чувствовал необходимость хоть как-то облегчить его страдания.
– Вы скоро заснете, – сказал он. – Клофелин вот-вот подействует и…
– Кло-пхе-линх… – заперхал старик. – Ты оп-хоил меня, как дешевх… дешев-хая… шлюха! Э-ха! Ха-ха! Ха-ха-ха!
Собрав остатки сил, превозмогая чудовищную боль, он выпрямился. Макар представить себе не мог, какой нужно обладать волей, чтобы вести себя так сдержанно, так достойно. Как зачарованный смотрел он в затухающие глаза противника.
– Давай, закончи начатое, – голосом ровным и чистым попросил старик. – Рука его безвольно мотнулась, указывая на вспоротый живот. – Почти идеальное харакири. Даже немного стыдно, что я не сам его сделал. – Он вновь засмеялся, уже гораздо слабее, чем раньше, еле слышно. – Окажи мне честь, Хирург… доведи его до конца… будь… моим… помощником…
Чтобы расслышать последние слова, Макар едва не прижался ухом к холодеющим губам. Он быстро-быстро закивал, выражая готовность исполнить последнюю волю своего несостоявшегося убийцы. Отложив скальпель, Макар поднял с пола нож. Залитая кровью рукоятка скользила в руке, пришлось промедлить несколько секунд, вытирая ее о джинсы. Чувствуя странную торжественность момента, он, шатаясь, поднялся на ноги. Подкожные иголки воткнулись в мышцы с новой силой, но он устоял. Зайдя старику за спину, Макар положил руку ему на голову, вцепился пальцами в морщинистый лоб и с размаху вогнал клинок под основание черепа.
Старик вздрогнул всем телом, будто его прошило сильным электрическим разрядом. Он окончательно обмяк, в доли мгновения перешагнув грань, отделяющую живого человека от куска мяса. Этот момент, сродни тому, что чувствуешь, отключая крупную технику, Макар ощутил всей душой. Никогда еще он так остро не переживал «отключение» человека. Зазубренное лезвие пошло назад с неохотой, стремясь захватить с собой куски кожи и плоти. Наконец, чавкнув, выскочило наружу. Позволило крови беспрепятственно хлынуть на белоснежную ткань сорочки. Вместе с ножом из тела словно выдрали какой-то внутренний стержень, все это время удерживавший его в вертикальном положении. Мертвый старик некрасиво повалился вперед, ударился лицом о залитый кровью пол. Макар постоял над ним, раздумывая, не похоронить ли коллегу по цеху. Но, в конце концов, отказался от этой затеи. Безымянный старик стал обычным трупом, ничем не примечательным. А Макар давно перестал тревожиться из-за пустых оболочек.
Обиженно зазвенел брошенный нож – чужое оружие, больше не нужное. Внезапно огнем вспыхнули порезы на ногах. Шипя от боли, Макар направился на кухню. Чутье не подвело: у давно остывших печей стоял его рюкзак. Рядом лежала плотно набитая спортивная сумка, принадлежавшая покойному старику. Макар пошарил в рюкзаке, выуживая аптечку. Вечер налился спелой тьмой, превращаясь в ночь, но, к счастью, старик предусмотрительно наставил свечей и в кухне. Закатав джинсы, Макар сдавленно матерился, поливая раны перекисью водорода и старательно перематывая стерильными бинтами.
Толстые свечи потели воском. От сквозняка подрагивали желтоватые языки пламени, выхватывая новые, ранее незаметные детали: сваленные в мойку тарелки с остатками стейков, набор ножей, аккуратно разложенных на столе поверх специального чехла, покрытые пылью бутылки. Отсветы огоньков весело резвились в глазах голого мертвеца, лежащего на разделочном столе в окружении собственных внутренностей. На бедрах трупа отсутствовало мясо. Белая кость отчего-то смотрелась даже бесстыднее, чем кровавая дыра на месте гениталий.
Закончив с перевязкой, Скворцов вынул из рюкзака фонарь. Утопил кнопку, выпуская на волю широкий сильный луч. Пристыженные свечи разом потускнели.
– Нет, брат, – сказал Макар, обращаясь к мертвецу, – это тебе не повезло.
В глазах покойника застыло недоумение. Он как будто не мог взять в толк, где его, такого предусмотрительного, обошли. Макар забросил рюкзак на плечо и, осторожно переставляя ноги, двинулся к выходу. В зале зачем-то обернулся, выискивая взглядом тело старика, и чуть не заорал. На голове мертвеца шевелилось черное пятно – сгусток мрака, не желающий отступать даже перед светом фонаря.
На глазах изумленного Макара пятно шевельнулось, мягко шурша бархатными перьями. Широкие крылья расправились, взметая теплый воздух, голова, украшенная остроносой торпедой клюва, приподнялась, отрываясь от своего занятия. Ворон недовольно каркнул, посылая во все стороны хриплое эхо. Крепкие когти впились в лысый череп мертвеца.
– Палишься, – успокаивая грохочущее сердце, развязным тоном произнес Скворцов. – Птички по ночам спят.
Опровергая его слова, от ночного полотна оторвался еще один кусок. Заложив небольшой вираж по залу, он спланировал на спину покойнику и без церемоний принялся долбить ее клювом. Пятясь, Макар отступал, слыша, как шумит и пенится взболтанный черными крыльями воздух. К тому моменту, как тело старика полностью исчезло под каркающим ковром, Скворцов уже вышел на улицу.
Он повел плечами, устраивая рюкзак поудобнее, и шагнул вперед, освещая дорогу фонарем. Через пару кварталов из темного переулка вышел Енот. Виновато понурив голову, пристроился за спиной, тихий, как побитая собака. Солнце застало
