Глава шестнадцатая. Опять в неволе
Незаметно для себя Ариэль свернул в сторону, вышел к берегу озера и пошел по дороге к замкам, не замечая на этот раз их ослепительного великолепия.
Истерический женский крик вывел его из задумчивости.
Ариэль остановился и оглянулся.
Слева от него тянулась низкая каменная ограда, отделявшая сад раджи от дороги. Полуголый темнокожий человек мел дорогу. За оградой в саду виднелся колодец. Возле колодца стояла женщина из «правоверных» в зеленом шелковом сари. Она с ужасом наклонялась над колодцем, рвала на себе всклокоченные волосы и неистово кричала:
– Мой сын! Мой сын! Спасите! Он упал в колодец!
Метельщик бросил метлу, перескочил через забор и побежал к колодцу, чтобы вытащить упавшего.
Но женщина, увидав метельщика, бросилась навстречу, как разъяренная львица, широко раскинув руки.
– Не смей! – закричала она. – Не подходи! Твое дыхание оскверняет!
– Но ты звала на помощь, – возразил растерявшийся метельщик и остановился.
– Пусть лучше мой сын захлебнется, умрет, чем будет осквернен твоим прикосновением! – фанатично воскликнула она.
Полуголый мужчина, парий, принадлежавший к роду наследственных метельщиков, опустив голову, как побитая собака, поплелся к забору, перескочил его и вновь взялся за метлу, нервно подергивая головой.
А женщина снова закричала:
– Спасите! Спасите!
От замка бежали слуги. Но все они тоже были парии. Видя, как встретила женщина метельщика, слуги останавливались на установленном обычаем расстоянии, не зная, что делать. Некоторые из них побежали обратно к замку, быть может догадавшись позвать на помощь кого-нибудь из высшей расы.
Женщина охрипла, перестала кричать. Теперь она – с немым ужасом смотрела в колодец. Настало жуткое молчание.
И вдруг Ариэль услышал заглушенный детский жалобный плач, похожий на блеяние козленка.
Забыв обо всем, он рванулся вверх, описал дугу от дороги к колодцу и, замедлив полет, начал опускаться в него. Зрители вскрикнули и окаменели, мать ребенка упала на землю возле колодца.
Ариэля охватила прохлада. Колодец был глубокий. После яркого солнца Ариэль ничего не видел. Но скоро на дне заблестела вода и в ней черное пятнышко. Ребенок, наверное, барахтался: от черной точки расходились блестящие круги. Что-то задело Ариэля за руку. Это была веревка.
Опустившись на дно, Ариэль увидел, что к веревке привязано ведро. Оно плавало боком и уже наполовину наполнялось водою, а в ведре – мальчик лет трех-четырех. При каждом движении ведро наполнялось все больше. Еще минута – и ребенок потонул бы.
Ариэль схватил ребенка и начал медленно подниматься. Вода стекала с ребенка и струями падала вниз. На каменных позеленевших стенах колодца виднелись крупные капли влаги.
Яркий свет и тепло охватили голову и плечи Ариэля. Он зажмурился, потом, прищурившись, приоткрыл глаза, чтобы наметить место, куда положить спасенного ребенка, снова закрыл глаза, перемахнул через край колодца и подлетел к женщине. Кто-то вырвал младенца из его рук. В то же время он почувствовал, как несколько рук схватило его.
Ариэль широко открыл глаза и увидел людей, одетых в богатые шелковые ткани, расшитые золотыми узорами. Радугой блеснул большой алмаз на чьей-то малиновой одежде.
– Отвяжите веревку от ведра, – повелительно сказал человек с алмазом.
Несколько слуг бросились к колодцу, подняли ведро, отвязали веревку.
Ариэль был передан в руки слуг. Они крепко вязали его, причем люди в богатых одеждах отошли от них подальше, чтобы не оскверниться.
– Ведите его во дворец! – продолжал командовать человек с алмазом.
И прежде чем изумленный Ариэль успел произнести слово, его повели ко дворцу связанным и окруженным плотным кольцом слуг, которые держали конец веревки.
«Не улететь!» – подумал Ариэль.
Он слышал, как мать спасенного ребенка сказала подбежавшей старой женщине:
– Дамини! Возьми Аната и отнеси ко мне в зенан[16]! Я не могу прикасаться к нему. Быть может, он осквернен.
Глава семнадцатая. Яблоко раздора
– Когда же мы пойдем наконец в школу-санаторий, мистер Боден? Вот уже шесть дней, как мы в Мадрасе, а я еще ничего не знаю о судьбе брата.
– Терпение, Джейн, – ответил Боден, запивая бифштекс портером. Где бы ни находился англичанин, на его столе должны быть любимые английские блюда и напитки. – Я уже говорил вам, что в школе карантин. Эта проклятая страна не выходит из эпидемий. Того и гляди сам захватишь что-нибудь вроде тропической лихорадки, если не хуже. Здесь зараза преследует человека на каждом шагу. Лакей может преподнести вам на хорошо сервированном столе холеру, газетчик-туземец передаст со свежим номером газеты чуму.
– Разве не грызуны и их насекомые переносят чуму? – спросила Джейн, кое-что вычитавшая об Индии из своих книг, и отодвинула тарелку с недоеденной рыбой.
– Самая страшная – легочная чума – передается через предметы. Разве это вам не известно? Вот почему я рекомендую вам не выходить из дому и не читать газет.
– Я и так словно в одиночном заключении, – со вздохом сказала Джейн. – Приехать в Индию и не видеть ничего, кроме этих крыш. – Джейн махнула рукой в сторону «Черного города» – квартала туземцев, беспорядочно раскинувшегося за речонкой Кувам.
Они сидели на плоской крыше восьмиэтажного отеля, оборудованного с европейским комфортом.
Полосатый, оранжевый с зеленым тент защищал от палящих лучей солнца. Между столами стояли пальмы в кадках и вазы с цветами. На столах шумели электрические вентиляторы. В мельхиоровых ведерках – прохладительные напитки во льду.
Отель стоял недалеко от речки. Из окон своего номера Джейн наблюдала красочную жизнь «Черного города». На узких извилистых улицах двигались толпы темных, шоколадных, шафрановых людей в пестрых костюмах, и Джейн, вспоминая прочитанные книги, старалась определить, к какой расе принадлежат эти люди. Двигались ослы, буйволы, лошади, скрипели телеги, бегали собаки. Пронзительно кричали продавцы льда, лимонада, цветочных гирлянд. Свистели флейты, глухо трещал барабан, протяжно пели нищие, саниаси – «святые» – нараспев декламировали священные гимны, собирая слушателей; всюду с обезьяньей увертливостью шныряли полуголые дети.
Накаленные солнцем плоские крыши были пусты. Когда же солнце заходило, воздух становился немного прохладнее, небо загоралось крупными звездами и всходила луна, какая-то особенная, индийская луна, заливающая весь мир фантастическим зеленоватым светом и угольно-черными тенями, – улицы пустели, зато плоские крыши все больше покрывались людьми, выходившими подышать вечерней и ночной прохладой. Они приносили сюда циновки, подушки, блюда с едой, и начиналась оживленная беседа. От крыши к крыше крикливые голоса передавали последние новости – о смертях, болезнях, рождениях, свадьбах и сватовстве, о семейных ссорах, покупках и хозяйственных потерях. По этому беспроволочному телеграфу все события дня скоро делались достоянием «Черного города».
