— А может, и нет, — с возбуждением, удивившим его самого, вскричал Эрин. — Глядите. Узнаете?
Они повернули головы и увидели вдали едва различимую овальную скалу, полумесяцем выраставшую из песка.
— Рельеф не изменился, — добавил Эрин. — Там был водопад.
— Или будет, — поправил его Йоргенсен.
И то и другое было равновероятно. Сколько времени надо, чтобы джунгли уступили место этой бесплодной пустыне, или пустыня покрылась кишащими жизнью джунглями?
Десять миллионов лет? Миллион? Тысячу? Без вмешательства человека джунгли и пустыню могли разделять целые геологические эпохи. Здесь же причинная ткань, структура действительности была трансформирована. Кем? Урцайтом?
Наверно, у подножья скалы по-прежнему стояла хижина. А маяк совсем утонул в песках. Несбыточная надежда. Но несбыточным было и совершенное кем-то ответвление потока времени в этом безымянном мире. Все имело смысл — Далаам, джунгли, пустыня. «Некто» заманил их в этот лабиринт не без умысла. Последовательность событий имела глубокое значение, как фраза, составленная из слов.
Но, к сожалению, у них не было ключа к шифру. В безднах времени им встретился сфинкс. Если они отгадают загадку, они останутся в живых и новое понимание происходящих событий распахнет перед ними врата нового мира. Если они потерпят неудачу…
Игона, джунгли, пустыня.
Три стадии. На Игоне царило сотрудничество леса и города. Законом джунглей была жестокая конкуренция. И только пустыня была мертвой — она либо предшествовала жизни, либо следовала за ней. Смерть была несовместима с жизнью.
Йоргенсен облизал пересохшие губы. Он чувствовал жалость к своим товарищам по оружию. Это было новое чувство. Он вдруг открыл в себе привязанность к Марио, Эрину, Шан д'Аргу, и она была глубоким человеческим чувством, совершенно не свойственным их сообществу карателей. Он открыл, что каждый существует сам по себе, а не как объект его собственного мира. Он открыл, что у них есть своя собственная история — прошлое, будущее и настоящее. Он открыл, что никогда этого не замечал, хотя ему казалось, знает их давно. Он открыл, что, осознав их индивидуальность, стал лучше понимать каждого.
— Сожалею, что увлек вас сюда за собой, — сказал он. — Боюсь, мы попали в безвыходную ситуацию.
Марио слабо улыбнулся.
— Мы пошли за тобой, потому что так решили. И все. Ты ни в чем не виноват. Однако лучше поскорее добраться до скалы.
Йоргенсен хотел было сказать «спасибо», но вздохнул и произнес только: «Будь по-вашему». Затем двинулся вперед — его сапоги вязли в песке и вздымали облака пыли. Остальные последовали за ним, и четверо измотанных людей, песчинки среди необъятной пустыни, потянулись к скале вдоль невысоких дюн, причудливых творений ветра.
— Хочу пить, — сказал Эрин. — Помню, как однажды взбирался на Цирцее на лавовые горы. Тысячи лет назад там бушевали огненные потоки, но когда я добрался до вершины плато, вскарабкавшись на гладкий отвесный обрыв, то увидел в центре крохотное озерцо чистейшей воды, которая изливалась с противоположного склона тремя прекрасными каскадами в пламенных брызгах пены. Ночью звезды блистали в воде, как второе небо. Вода была ледяной. Она обжигала глотку, как раскаленное железо, а прозрачностью соперничала с космосом. Хотелось бы снова полюбоваться на эту воду.
Песок стал совсем тонким, и их ноги оставляли в нем глубокие борозды. Они шли и беседовали — такое случилось впервые. Они говорили о Федерации и о ее мирах, о своих тайных желаниях и никому не ведомых поражениях, Йоргенсен говорил об Игоне и мечтал о встрече с Анемой. Эрин о головокружительных высотах. Шан д'Арг — о страхе смерти. Марио — об ужасе, который ему внушало время. Смертельно усталые люди разом ощутили пользу откровенности и необходимость слов.
Внезапно начались миражи.
То вблизи, то вдали в пустыне возникли джунгли. Пахло водой. Появилось зеленое пятно. Послышался звериный рык. Тонкая спираль лианы обвила ствол дерева.
Йоргенсен протер глаза. Мир наполнился блестками. «Начинается бред», — без всякого отчаяния решил он. Позади вдруг ставшей прозрачной дюны он различил силуэт Ливиуса. Прямо перед ним в почву впились и исчезли корни далаамского гиганта. Под его ногами распахнулась и захлопнулась бездна.
Йоргенсен в недоумении остановился. Его друзья выглядели прозрачными. До него долетали их удивленные, искаженные голоса. Обрывки ночи застилали солнце.
«Галлюцинации», — решил он, но, бросив взгляд на бешеную пляску стрелок детекторов, сжался в комок от страха. Крик Шан д'Арга подтвердил страшную догадку.
— Темпоральная буря!
Изнасилованное, деформированное время мстило за дурное обращение с ним. Силы, которые удерживали в равновесии параллельные возможности, не выдержали безудержного натиска действительности. Темпоральная буря. Коммандос боялись этого катаклизма как чумы. Иногда такое случалось в некоторых районах пространства, где энергетические разряды достигали такой мощности, что нарушали структуру континуума. Но чаще всего темпоральные бури были результатом неудачного вмешательства. Происходил локальный обвал времени. Обломки прошлого корежили будущее. Настоящее рушилось. Человек, попавший в темпоральный ливень, мог увидеть, как морщится кожа на его вдруг ставшей старческой руке, как его тело становится зародышем в утробе матери, и в последней вспышке сознания он понимал — время мстило за все. Подобная катастрофа уничтожила семь планет в созвездии Лебедя. Одна из звезд стала сверхновой. Погибло двадцать миллиардов людей. Оставшиеся в живых так и не оправились от сумасшествия — они видели нечто более страшное, чем собственную смерть, они видели гибель Вселенной.
Джунгли. Пустыня. Эта безымянная планета голубого солнца стала ареной противоречивых вмешательств. И мир распадался на куски. Правда, Йоргенсену казалось, что хроноклизм не был случайным — он был завершающей точкой непонятной фразы, составленной из слов «Далаам», «джунгли», «пустыня». После бесплодия — гибель. Наглядное предсказание судьбы Федерации. Манипулируя временем, она подкладывала мину под фундамент Вселенной. Защищая свое настоящее, она подточила свое будущее. И когда пробьет час расплаты, взорвется Галактика и десятки миллионов звезд разлетятся в разные стороны в вихре сменяющих друг друга десятков миллиардов возможностей…
Голоса друзей, вернее, их удивленные восклицания доносились до него бессмысленными всплесками звуков. Он еще изредка замечал остальных как беглые отражения в осколках зеркала на фоне однообразной пустыни. Он вдруг увидел, как из ниоткуда вынырнули Ливиус, Нанский и Кносос. Невероятная случайность или умелое вмешательство? Что втянуло их в темпоральную бурю и забросило в этот мир? Вся семерка, сблизившаяся и разобщенная одновременно, в полном безмолвии вступила в бой с разгулом времени.
