В нашем доме строго соблюдалось время завтрака, ленча, пятичасового чая и ужина. Опаздывать не полагалось. Еда подавалась полезная, но невкусная, и к тому же она строго дозировалась. Приятным разнообразием был воскресный пудинг и разные вкусности, которые готовились по случаю дней рождения, а также на Рождество и на Пасху. И все это не от бедности. Мои родители не были богатыми людьми, но они и не были бедными. Оба они получали приличную пенсию и имели небольшой капитал, проценты с которого тратились на семейные нужды. В доме постоянно жила кухарка, кроме того, была еще и приходящая горничная.
Вся эта суровость и аскетизм просто были элементами воспитания, воспитания английского характера, английского отношения к жизни, английского пренебрежения к тяготам внешних обстоятельств.
Как и мои родители, я не была ревностной прихожанкой, но по воскресеньям мы всей семьей шли в церковь и слушали проповеди, которые нам читал местный и давно знакомый викарий – добрейшего вида очень пожилой человек. Когда мы чинно выходили из церкви, то взрослые обычно останавливались, чтобы перекинуться между собой несколькими словами. Здесь все хорошо знали друг друга, а мы, дети, начинали беготню, которая не пресекалась старшими, видимо, в награду за примерное поведение в церкви во время службы.
Первое причастие не произвело на меня особого впечатления, кроме платья, которое было специально сшито по такому случаю. До этого я ходила в длинных платьях, на которые во время еды и занятий полагалось надевать соответствующие фартуки. Новое платье тоже было длинным и строгого покроя, но на нем была красивая отделка, которая мне очень нравилась. Я не могла отойти от зеркала, и мама, с доброй улыбкой усевшись в кресло, не мешала мне радоваться. Надо сказать, что с этого момента она стала по- стоянно заниматься моим гардеробом и тщательно следить за моей внешностью и прической.
В четырнадцать лет, когда я окончила начальную школу, меня определили в медицинский колледж, что совпадало с моим желанием. Я не представляла себе никакой иной профессии, кроме медицинской. Колледж находился весьма далеко от дома. При нем был пансион, так что я стала бывать дома только по выходным и в каникулы.
Окончив колледж в восемнадцать лет, я поступила по протекции отца на работу в военно-медицинский госпиталь и стала операционной медсестрой. Это была почетная и очень ответственная работа, горячо одобренная родителями. Там, в госпитале, я и познакомилась с Гарри Уилкинсом, который, будучи капитаном медицинской службы Королевского военно-морского флота, прибыл к нам в госпиталь на переподготовку. Ему было чуть за тридцать. Он уже несколько лет плавал на кораблях и считался опытным врачом, имея и хирургическую, и общемедицинскую практику, что было необходимостью для людей его профессии в длительных, автономных плаваниях.
Сначала я увидела его руки во время операции. Большие, сильные и тонкие они ловко и без колебаний делали свою точную работу и, казалось, существовали сами по себе. Я подавала им инструменты и делала это тоже четко и вовремя, заранее зная, что потребуется на каждом этапе операции. В колледже нас учили, что руки операционной сестры должны быть продолжением рук хирурга, и это действительно было так. По окончании операции он поблагодарил меня за хорошую работу, что было в нашей среде обычным проявлением вежливости. Так поступали все хирурги. И тут я увидела его глаза. Все остальное было скрыто маской и халатом. Глаза были очень живые, карие и веселые. Мы начали встречаться, и он стал бывать в нашем доме. Чувствовалось, что ему нравится домашний уют и доброжелательная обстановка, которую создали ему мои родители. Вскоре мы узнали, что его родители погибли в самом начале войны во время бомбежки в Лондоне, и он воспитывался в кадетском корпусе. Узнав об этом, мама стала относиться к нему особенно тепло. Она хорошо помнила это тяжелое время, когда каждый житель города, выходя из дома, всегда надевал чистое белье, не зная, суждено ли ему будет вернуться.
Наш роман развивался быстро. Этому способствовали не только наши чувства, но и обстоятельства. Гарри уже получил предписание направиться для дальнейшего прохождения службы в госпиталь на военно-морскую базу в Гибралтаре, и срок отъезда был определен. Время было напряженное. Шла холодная война, которая в любой момент могла перейти в более активную фазу, и военное начальство не шло ни на какие отсрочки по банальным обстоятельствам. Так что, когда Гарри сделал мне официальное предложение, я согласилась без колебаний. Родители тоже не возражали. Все шло в традициях нашей семьи. Мы быстро оформили брак, а медовый месяц, или точнее, медовую неделю, провели в каюте первого класса на пароходе, который вез нас из Глазго на Гибралтар.
На военно-морской базе нас тепло встретили будущие сослуживцы. В офицерском клубе по случаю прибытия молодоженов была устроена вечеринка, где мы были представлены старожилам и руководству госпиталя. Посетил вечеринку и командующий базой – пожилой генерал, который произнес первый тост за нас и наше светлое будущее. Уже на вечеринке я узнала, что госпиталю требуется операционная сестра, и мне предложили заключить контракт на все время пребывания мужа здесь. Это предложение сразу решало множество вопросов. Во-первых, я не должна была три года подряд мучиться от безделья – такая перспектива пугала меня, а во-вторых, моя работа давала нам дополнительные и немалые деньги, которые не будут лишними в будущем.
Жизнь на военно-морской базе шла напряженная. Флот, находясь в постоянной боевой готовности, все время был в движении. Раненых почти не было, но в госпиталь постоянно попадали больные, требующие терапевтического лечения, хватало также переломов, грыж и аппендицитов. Больше же всего работы нам давало местное население. Весь север Африки приводил, приносил и привозил нам своих больных. Неподалеку от базы постоянно жил своей жизнью целый палаточный город, в котором обитали родственники доставленных к нам больных. Английское военное командование, стремясь поддерживать симпатии местного населения, давало своим госпиталям указание принимать по возможности всех больных, и мы делали свою работу на пределе возможного. Местные жители поступали к нам, как правило, в очень запущенном состоянии. Это в основном были мужчины, в том числе и с огнестрельными ранениями. Разбираться, где и при каких обстоятельствах были получены эти раны, не входило в наши обязанности, и мы лечили и оперировали всех подряд. Женщины попадали к нам очень редко. Поначалу это удивляло меня. Однако потом я узнала, что ислам запрещает им показывать себя иноверцам, но разрешает погибать от самых пустяковых заболеваний и травм без медицинской помощи.
