— Любить — нравиться, тянет, очаровывает, — поцеловал ей нежно пальчики. Стасе понравилось прикосновенье теплых губ. Значит, точно любит?
Женщина решила потрогать себя сама, потянулась рукой к руке.
— Осторожно, — попросил граф, накрыл ладонью руку, придерживая. — Ты ранена, попала в неприятности.
Ну, это она еще вчера поняла, так что, не новость.
— В какие неприятности?
— На тебя напала толпа.
— Зачем?
— Трудно объяснить.
— Что тут объяснять? — в спальню медленно, вальяжно вошел еще один мужчина. Стася видела его вчера, запомнила нехороший, испытывающий прищур.
Иона не обратив внимания на недовольство графа, остановился у постели и уставившись на женщину, добавил:
— Стадное чувство. Один сказал «му» — все тут же замычали. Потом подумали: с чего вдруг и зачем.
Усмешка и взгляд Ферри не понравились Локлей, как и его речь.
— Я вас не приглашал, — заметил жестко. — И потрудитесь впредь стучать, это спальня замужней дамы.
— Я лекарь и лишен тем пола на время надобности больной, а значит, мне простительна некоторая бестактность.
— Вас поучить манерам? — граф обернулся и смерил наглеца неприязненным и предупреждающим взглядом.
— Извольте… А даму пусть поднимает ваша знахарка. О, она легко с этим справится, — усмехнулся.
Стася настороженно переводила взгляд с одного мужчины на другого и пыталась понять, чем вызвано соперничество. Мужчины мерились — не господа и слуги.
А что такое господа, и что такое слуги?
Женщина побледнела, пытаясь вспомнить и ужасаясь собственной избирательности в памяти: что-то там есть, чего-то нет. Почему? — ладонью по лицу провела.
— Вы волнуете больную, — тихо процедил Теофил, видя, что ангелу стало нехорошо. Иона перестал перепираться и насмехаться — посерьезнел, изучая лицо Стаси. А та морщилась, глядя перед собой и трогала поджившие ранки на скуле и щеке.
Ферри подошел, провел перед ее глазами ладонью, привлекая внимание к себе:
— Как ваше самочувствие? Вы слышите меня? Мадам?
Женщина уставилась на него, но видела ли — судить он не взялся. Складывалось впечатление, что Станислава не притворяется, а действительно не в себе после травмы.
— Мадам?
Тревога в голосе помогла ей очнуться:
— Что с лицом? — спросила.
— Вас не портят шрамы, — заверил мягко Иона.
— Шрамы?… Рубцы.
— Именно.
— Дорогая моя, лекарь прав — ты все равно прекрасна.
Стася перевела взгляд с Ферри на Локлей, немного удивившись: я печалилась по этому поводу? Или положено переживать? А почему? Из-за чего?
— Гораздо больше меня волнует, что я ничего не помню, — прошептала, при этом думая, что говорит про себя.
— Совсем ничего? — тихо спросил Иона и Стасе почудилось недоверие в голосе, подозрение во взгляде. Кто он такой? — чуть не спросила, но вспомнила — лекарь.
— Ангел мой, ты еще больна, раны свежи, поэтому память тебя подводит. Ей нужно время, чтобы восстановиться, — заверил Теофил. Женщина поверила ему, сжала руку в благодарность и, он опять поцеловал ее ладонь. — Ты поправишься, дай срок.
— Спасибо.
Иона хмуро посмотрел на «голубков».
Заметил бы граф его взгляд — погнал бы тут же вон, если б не убил на месте.
Глава 16
День складывался в день, ночь в ночь. Прошла еще неделя. На смену оптимизму и желанию хоть землю рыть, но что-то делать, чтобы вернуть Стасю, пришло равнодушие.
Чиж сидел на стуле в раздевалке после неслабого спарринга с новеньким — Борисом, измотанный, но не испытывающий ничего, кроме пустоты и апатии и смотрел на товарищей, слушал их разговоры. Все как всегда, как обычно… а Стаси нет.
Как странно и как страшно осознавать, что близкий тебе человек выпал из реальности, фактически погиб и мир то не заметил. Иштван сует жвачку в рот и ухмыляется на подколку Сван. Тот переодевается, кося на Яна, а парень красуется перед Ларисой. Девушка смеется, игриво смотрит на него. Жизнь продолжается и место Стаси занято другой. Может быть, это правильно, но Николаю кажется, что в этом и заключается высшая несправедливость — взять и вычеркнуть живого из списка живых, из памяти, как из группы. Так просто и легко, что даже больно.
Если б еще сердце и душа так же легко с тем, кто с ними сжился расставались.
— Ты чего, Чиж? — заметил его взгляд Сван.
— Ничего, — ответил тихо и лениво. Встал и потопал в душевую.
Иштван и Вадим переглянулись:
— Совсем плох. Надо его вытаскивать, а то совсем от тоски с ума сойдет.
— Уведем вечером к девочкам, пусть сделают массаж. Расслабится и все пройдет.
— Вряд ли, — протянул задумчиво Пеши.
— Тогда остается дождаться, когда кинут на задание. Там голова сама на место встанет.
Мужчина пожал плечами: возможно… а возможно, нет.
Борис оттер лицо, покосившись на Чижа:
— Уделал ты меня, — улыбнулся смущенно.
Тот шагнул в кабинку, включил воду:
— Наоборот, — и встал под душ.
— Коля, я спросить хотел: чего ты постоянно смурной такой? — облокотился на край огораживающего кабины экрана парень. Чиж покосился на него: какое ему дело? Что за привычка у местных лезть в душу?
— В архив не пускают, — брякнул первое пришедшее на ум, чтобы только отстал.
— Туда только комсостав пускают.
— Это почему? — заинтересовался, развернулся к Борису.
— Не знаю. Заведено так.
— Считаешь нормально?
Парень потер нос, соображая, но так и не понял, что ненормального:
— Почему нет?
— Значит, в пасть к динозаврам лезем вместе, а в архив по отдельности.
— Нет, подожди, если очень надо, я могу тебе пропуск пробить. Я же лейтенант.
— Угу. В смысле — пожалуйста, но со мной.
— Я помешаю? Ты собрался установить пластид под кресло? — улыбнулся Борис. Улыбка у него была по-мальчишески открытая, искренняя и Николай невольно улыбнулся в ответ.
— Нет.
— Тогда в чем дело? — развел руками. — Сегодня же попрошу допуск и идем. Мешать не буду, честно.
— А чем это твоя помощь вызвана? — прищурился Николай.
— Терпеть не могу, когда человек хмурый и печальный ходит. Ясно же, что ему помощь нужна. А тут такая мелочь.
— Обязательно помочь надо?
— Конечно. А зачем еще друзья, товарищи существуют и с чего нас людьми называют?
— Где-то я это уже слышал, — тихо сказал Чиж: Стася ту же идею проповедовала. — "Помочь всегда, помочь везде, и помогать до дней последних донца. Помочь, и никаких гвоздей, вот лозунг мой и солнца".
— Ты поэт? — еще шире заулыбался парень.
