- Так она здесь, Бабушка? - Могер завертел головой, отыскивая ее.
- Сейчас она у реки. Бабушка почтила нас своим присутствием три месяца назад.
- Мы думали, что ее уже нет в живых, - недоумевал Могер. - Она пропала неизвестно куда вместе со своим мулом, и Скиннер сказал, что она уехала умирать в Руины.
Робби молча приподнял бровь - приезжие сами способны смекнуть, что Скиннер им лгал. Брим поставил на стол хлеб и кувшин черного эля. Там во всю длину была разостлана карта клановых земель, и Робби нетерпеливо кивнул, когда Брим замешкался, не решаясь поставить на нее свой поднос. Брим наполнил пивом рога, и пятеро воинов неохотно сели.
- Стало быть, ты больше не квартируешь в Молочном Доме, - сказал Могер. - Жаль, ведь он у них настоящая крепость.
- Нас стало слишком много, чтобы там помещаться. - Робби взял первый рог себе. - Враэна просила меня остаться, но злоупотреблять ее гостеприимством было бы глупо.
Могер пробурчал что-то в знак согласия. Его широкие плечи свидетельствовали о недюжинной силе, белобрысые волосы щетинились на синем от наколок затылке. Брим заметил, что от него не укрылось, сколько людей у костров начищают доспехи, чинят сбрую и сушат отсыревшую одежду. Могер видел, сколько людей играло в кости у входа в башню, и видит, сколько стоит вдоль стен здесь, в этом чертоге. Брим гордился тем, что их так много. После набега на Бладд дня не проходит без того, чтобы к Робби не явился хотя бы один человек. Его слава растет, и кличка, которой наградил его Скиннер Дхун - Рваный Король, - известна теперь во всех кланах.
- Можешь посчитать, если хозяин тебе так наказывал, Могер, - молвил Робби, вытянув ноги под столом. - Только смотри не ошибись, потому что здесь у нас меньше половины.
Робби лгал, но делал это умело. Странно, что Брим не замечал до сих пор, как ловко его брат умеет обманывать.
Могер побагровел, и человек по имени Берольд сказал, чтобы прикрыть его замешательство:
- Мы привезли тебе послание от Скиннера. Хочешь выслушать его сейчас или предпочтешь остаться с нами наедине?
Робби принял вызов, не дрогнув.
- Мне нечего скрывать от моих соратников. Говори так, чтобы слышали все.
- Мы условились, что говорить будет мой брат, - взглянув на Могера, сказал Берольд.
Брим только теперь заметил, как они похожи, и слова "мой брат" непонятно почему кольнули его.
Могер протянул свой рог, чтобы его наполнили заново, и лишь тогда заговорил:
- Во-первых, Скиннер требует, чтобы ты больше не называл его дядей. Он изучил твою родословную и убедился, что ты не доводишься ему племянником ни по крови, ни по свойству. Стало быть, все твои притязания на родство с ним фальшивы.
Люди в башне, услышав, как оскорбляют их вождя, заволновались. Топорщик Дуглас Огер стал позади Робби, ощерив свои поломанные зубы. По силе и могучему сложению ему не было равных даже среди других топорщиков, и приезжие, когда он подошел к столу, обменялись настороженными взглядами. Дуглас, видя это, потянулся к своему висящему за спиной топору.
Робби успокоил его, тронув за руку, и сказал Могеру:
- Я на тебя не в обиде - ведь слова, которые ты здесь произносишь, не твои. И то, что их произнес Скиннер, меня тоже не удивляет. Он звал меня своим племянником, пока ему было выгодно, а теперь это выгодным быть перестало. Ловко придумано - жаль, что он не проделал того же со своей женой.
Вокруг засмеялись, а Дуглас Огер хрюкнул, будто его душили. Посланцы выслушали шутку касательно своего вождя с непроницаемыми лицами, и только молодой белобровый Джорди Сарсон не сдержал усмешки.
Робби победил их, с уверенностью подумал Брим. Брат все делает правильно: он обезоружил посланцев своей учтивостью, дал понять, что он человек рассудительный, а теперь отказывается признать, что получил оскорбление. Гордость нарастала волной в душе Брима, и знакомое щемящее чувство сопутствовало ей. Как это возможно - гордиться братом и в то же время не желать ему успеха? Это неверность худшего разбора. Он должен стыдиться ее. Брим усилием воли заставил себя не думать об этом и стал еще усерднее подливать гостям эль.
- Что-нибудь еще? - спросил Робби.
- Да. - Могер беспокойно пошевелился и хлебнул эля, чтобы придать себе мужества. - Скиннер говорит, что твоя мать была шлюхой и что если бы каждый, кто имел ее, объявил себя королем, то короновать пришлось бы добрую половину клановых земель.
Голубовато-серые глаза Робби заледенели.
- Нет, - тихо сказал он схватившемуся за топор Дугласу Огеру. Яго Сэйк подкрадывался к посланцам сзади, почти незаметный из-за своей бледности и светлых мехов у молочно-белых стен. - Нет, - повторил Робби, обращаясь ко всем, кто был в башне. - Не нужно, чтобы наши братья вернулись в Гнаш, полагая, будто мы не способны отличить правду от лжи. Вы все здесь знали мою мать, Маргрет, и уважали ее. Не было на свете женщины более честной и доброй, и смерть свою она встретила с достоинством дхунских королев. Никакие слова обезумевшего от страха человека не смогут этого изменить. Скиннер Дхун в своем отчаянии опускается все ниже и ниже. Неужели он думает, что я, как пес, кинусь в драку по его команде? Что я буду грызться с пеной у рта, стоит ему оскорбить мою мать? Поймите меня правильно, дхуниты. Я не забуду ему этого оскорбления, но других людей в это дело втягивать не стану. Оно будет улажено между мной и Скиннером.
Вокруг закивали, и Яго Сэйк опустил свой топор. Робби опять оказался прав. Только сын способен защитить честь своей матери, как бы близко к сердцу ни приняли оскорбление его соратники. Брим старался ни на кого не смотреть. Никто здесь его не замечал после прихода послов, и сейчас он тоже не хотел привлекать к себе внимания.
Ему Маргрет Кормак, урожденная Дхун, не была матерью. Ее золотые волосы и голубые глаза вместе с королевской кровью достались ее первому и единственному сыну. Робби еще до гибели старого дхунского вождя отказался от родового имени их отца и начал называть себя Дхуном. Брим впервые услышал это новое имя, Робби Дхун, в шестилетнем возрасте, и оно показалось ему не в пример звучнее Рэба Кормака. "А можно и я буду зваться Дхуном, Рэб?" спросил он брата на оружейном дворе, пока тот вытирал пучком сена свиную кровь со своего меча. "Нет, Брим, - ответил Робби, с прищуром оглядывая лезвие. - Отец у нас с тобой один, но матери разные. Моя была знатной дамой, ведущей свой род от Мойры Плакальщицы, а твоя - крольчатница из Гнаша".
Брим на мгновение ухватился рукой за стол. "Робби не хотел меня оскорбить, - говорил он себе. - Он просто брякнул, не подумав, ведь ему тогда было всего-то шестнадцать лет". Но теперь Бриму самому исполнилось пятнадцать, и он на месте Робби ничего подобного не сказал бы.
