— Ну ладно, — сдался он. — Почему у нас ничего не вышло?
Она передвинулась, села перед ним на пол, обхватила руками колени и со свистом выдохнула сквозь сжатые губы.
— Я оказалась слоггом, — сказала она с горечью. — Мне и в голову не пришло, что Брэнн может появиться в этом веке. Он и организовал нападение, это совершенно ясно.
В ее словах чувствовалось напряжение и боль самообвинения.
— Ты не могла этого знать, — сказал Локридж и протянул к ней руки.
— Для Хранителя, который терпит неудачу, нет оправданий. — Голос ее был холоден как лед. — Есть только неудача.
Это был кодекс той службы, чью форму он надел, и, вероятно, поэтому ему внезапно показалось, что он понимает ее, и они стали одним целым. Он прижал ее к себе, как мог прижать сестру в ее горе, она положила голову ему на плечо и прильнула к нему.
Вскоре темнота стала почти полной. Она мягко высвободилась из его объятий и выдохнула:
— Спасибо.
Теперь они сидели рядом, взявшись за руки.
— Ты должен понять, что число принимающих участие в этой войне во времени невелико. — Она говорила быстрым шепотом. — С теми силами, которыми может пользоваться один человек, оно не может быть большим. Брэнн — это… у вас нет такого слова. Центральная фигура. Хотя он сам должен принимать участие в сражении, потому что так мало людей, способных на это, — он командующий, он принимает решения, сотрясающие планету, он… король. А я — такая же крупная добыча. И я — в его руках.
— Я не знаю, как он узнал, где я, — продолжала Сторм. — Просто не представляю. Если он не смог найти меня в твоем столетии, то как он сумел выследить меня здесь, в этой забытой эпохе? Это пугает меня, Малькольм. — Ладонь, крепко сжимавшая его руку, была совсем холодной. — Какое искривление произвел он в самом времени?
— Он здесь один. Но больше никого и не требовалось. Думаю, что он вышел из туннеля, но дольменом раньше нас, разыскивал людей Боевого Топора и стал их богом. Это было нетрудно. Все пришествие индоевропейцев, поклоняющихся Диаушу Питару, Небесному Отцу, Солнцу, — гуртовщиков, оружейников, воинов на колесницах и без них, людей с умелыми руками и безудержными мечтами, чьи жены — прислужницы, а дети — собственность, — все это организовано Патрулем. Понимаешь? Завоеватели — разрушители древней цивилизации, старой веры; они — предки людей механической эпохи. Ютоазы принадлежат Брэнну. Ему достаточно появиться среди них, как мне достаточно появиться в Авильдаро или на Крите, и они уже будут смутно понимать, кто он такой, и он будет знать, как ими управлять.
— Каким-то образом ему стало известно, что мы здесь, — продолжала она. — Он мог бы выступить против нас со всеми своими силами. Но это могло бы встревожить наших агентов, которые еще сильны в этом тысячелетии, и привести к неконтролируемым событиям. Вместо этого он дал указание ютоазам напасть на Авильдаро, поклявшись, что солнце и молния будут сражаться на их стороне, и он сдержал слово.
— Победив, — Локридж почувствовал, как она передернулась, — он пошлет за определенными людьми из своих и за всем, что ему еще понадобится, чтобы подвергнуть меня обработке.
Он крепко обнял ее.
— Слушай, — лихорадочно зашептала она ему в ухо, — вдруг у тебя появится возможность спастись — как знать? Книга времени была написана, когда произошел направленный наружу взрыв Вселенной; но мы еще не перевернули страницу. Брэнн примет тебя за простого наемника. Возможно, он не сочтет тебя опасным. Если сможешь… если удастся… двигайся по коридору в сторону будущего. Найди господина Йеспера Фледелиуса — в Виборге, в гостинице «Золотой Лев», в канун Дня Всех Святых в любом из годов от 1521 до 1541. Можешь это запомнить? Он один из нас. Если только ты найдешь его, то возможно, возможно…
— Да. Конечно. Если. — Локриджу не хотелось больше говорить. Пусть объяснит все через час-другой. А сейчас она так одинока… Он положил свободную руку ей на плечо. Подвинувшись, так что его рука соскользнула вниз, она прижалась губами к его губам.
— Мне недолго осталось жить, — прошептала она, задыхаясь. — Пользуйся тем, что у меня есть. Дай мне утешение, Малькольм.
«Сторм, о Сторм!» — только и мог подумать Локридж. Он ответил на ее поцелуй, утонул лицом в волнах ее волос. И не было больше ничего — лишь темнота и она.
Свет факела упал сквозь решетку. Взметнулось копье.
— Выходи! — рявкнул охранник. — Ты, мужик. Он желает тебя видеть.
Патрульный Брэнн сидел в одиночестве в Длинном Доме. Священный огонь погас, но свет, исходивший из кристаллического шара, падал на медвежью шкуру, покрывавшую возвышение, на котором он расположился. Воины, которые привели Локриджа, преклонили колени в благоговейном ужасе.
— О, наш Бог, — сказал их дородный рыжий начальник. — Мы привели колдуна по твоему приказанию.
— Хорошо, — кивнул Брэнн. — Подождите в углу.
Четверо воинов отсалютовали томагавками и отошли за пределы освещенного круга. Их факел шипел, отбрасывая красные и желтые искры, в свете которых их обветренные лица были едва различимы. Молчание затянулось.
— Садись, если хочешь, — мягко сказал Брэнн по-английски. — Нам нужно о многом поговорить, Малькольм Локридж.
Откуда он узнал его полное имя?
Американец остался стоять, поскольку иначе ему пришлось бы сесть рядом с Брэнном, и внимательно оглядел его. Так вот он, враг.
Патрульный успел снять плащ; он оказался худым и мускулистым, почти семи футов ростом; на нем был облегающий черный костюм — такие Локридж уже видел в подземном коридоре. У него была очень белая кожа, руки изысканной формы, лицо… пожалуй, красивое: узкое, с прямым носом; холодное совершенство линий. Следов бороды не было, густые волосы были коротко подстрижены и напоминали соболиную шапку. Глаза отливали сталью.
— Что ж, можешь постоять. — Он улыбнулся и указал на бутылку и два тонких, изящных бокала, стоявшие рядом с ним. — Выпьешь? Это бургундское 2012 года. То был чудесный год.
— Нет, — отказался Локридж.
Брэнн пожал плечами, налил себе и отпил.
— Я вовсе не желаю тебе зла.
— Ты его уже достаточно причинил, — огрызнулся американец.
— Это, безусловно, прискорбно. Но если человек прожил всю жизнь с концепцией необратимости, неизменяемости времени, видел вещи куда страшнее, чем сегодня, да не один, а множество раз; если сам подвергался такому же риску — что проку в сентиментальности? Если уж на то пошло, Локридж, ты сам сегодня убил человека, чьи жены и дети будут оплакивать его.
