— Вот. Прописываю как врач всем пострадавшим в велокатастрофах и всем папашам, страдающим гиперопекой. По ноге заехал?
— Нет.
— Был у меня на прошлой неделе такой же пострадавший. Из ваших, с кафедры XX века. Только что вернулся с Первой мировой. Две недели под пулями в битве на Марне — и ни царапины, а потом взял и попал под «пенни-фартинг» [2] на Брод-стрит. — Она пошла назад к бару за гренками с сыром.
— Ненавижу притчи, — сказал Дануорти, поднимая пластмассовую фигурку Марии в голубом платье с белым плащом. — Если бы он все-таки послал ее одномоментной, ей хотя бы не грозила смерть от холода. Надо было найти ей что-нибудь потеплее, чем то кроличье одеяльце. Неужели Гилкристу не пришло в голову, что 1320-й — это уже начало Малого ледникового периода?
— Я поняла, кого ты мне напоминаешь, — заявила Мэри, ставя на стол тарелку и салфетки. — Мамашу Уильяма Гаддсона.
Удар ниже пояса. Уильям Гаддсон учился на первом курсе, и его мать за первый семестр успела наведаться в Оксфорд уже шесть раз, первый — чтобы привезти Уильяму меховые наушники.
— Без них он простудится, — объяснила она Дануорти. — Уилли всегда подхватывал простуду в два счета, а уж теперь, вдали от дома, и подавно. Его куратор совершенно о нем не заботится, хотя я неоднократно проводила с ним беседы.
Уилли был крепок, словно дуб, и так же «восприимчив» к простуде.
— Я уверен, что ваш сын не пропадет, — сказал он тогда миссис Гаддсон, совершив тем самым огромную ошибку. Она тут же внесла Дануорти в список тех, кто не желает как следует заботиться об Уилли, но при этом не перестала являться каждые две недели с витаминами и требованием исключить Уилли из команды гребцов, чтобы он не переутомлялся.
— Не надо сравнивать меня с миссис Гаддсон. Гиперопека тут ни при чем. В XIV веке полно разбойников и лиходеев. И еще кого похуже.
— Точно так же миссис Гаддсон отзывалась об Оксфорде, — заявила Мэри, безмятежно отпивая эль. — Я ей на это сказала, что невозможно бесконечно ограждать Уилли от жизни и держать под колпаком. И у тебя не получится оградить Киврин. Ты ведь сам историк, в вашей науке ничего не добьешься, прячась дома под кроватью. Тебе все равно пришлось бы ее отпустить, несмотря на опасности. Любой век тянет на десятку, Джеймс.
— В нашем веке нет чумы.
— Зато была Пандемия, унесшая тридцать пять миллионов жизней. А в 1320 году чумы в Англии тоже не было. Она дошла до нас только в 1348-м. — Мэри поставила кружку на стол, и фигурка Марии повалилась на спину. — А даже если бы была, Киврин чума не грозит. Я ей вколола противочумную вакцину. — Она печально улыбнулась Дануорти. — У меня тоже случаются приступы миссис-гаддсонита. И потом, чумой Киврин точно не заболеет, потому что именно этого мы и боимся. То, чего боишься, никогда не случается. Случается то, о чем и думать не думаешь.
— Спасибо, утешила. — Дануорти поставил бело-голубую фигурку Марии рядом с Иосифом. Фигурка снова упала, и он осторожно ее поправил.
— Конечно, утешила, Джеймс, — горячо возразила Мэри. — Очевидно же, что ты перебрал все несчастья, которые только могут обрушиться на Киврин. А значит, с ней все в полном порядке. Сидит, наверное, сейчас в замке и обедает фазаньим пирогом — хотя нет, наверное, там время суток отличается от нашего?
Дануорти кивнул.
— Сдвиг будет обязательно — какой величины, одному богу известно, Гилкрист ведь не проводил проверку параметров. По прикидкам Бадри — несколько дней.
Или несколько недель. И тогда, угодив в середину января, Киврин не сориентируется по церковным праздникам. Но даже при разнице в несколько часов она может оказаться на Оксфордско-Батской дороге глухой ночью.
— Лишь бы не пропустила Рождество, — вздохнула Мэри. — Она так хотела посмотреть средневековую рождественскую службу.
— До Рождества там еще две недели. У них Юлианский календарь. На Григорианский перешли только в 1752 году.
— Знаю. Этот аспект мистер Гилкрист в своей речи тоже осветил. Устроил длинный экскурс в историю календарной реформы и разницу в датах между старым стилем и новым. В какой-то момент я даже подумала, что он сейчас начнет диаграммы рисовать. И какое там сегодня число получается?
— Тринадцатое декабря.
— Может, оно и к лучшему, что мы не знаем точно, какое у нее там время. Когда Дейдра с Колином уезжали на год в Штаты, я с ума сходила от волнения, но все невпопад. Например, мне мерещилось, что Колин попадает под машину по дороге в школу, а у них как раз глухая ночь стояла. Чтобы страхи сбылись, надо представлять несчастье во всех подробностях, включая погоду и время суток. Я еще немного поволновалась из-за того, что не понимаю, о чем волноваться, а потом успокоилась совсем. Наверное, с Киврин будет то же самое.
Похоже на то. Он действительно представлял Киврин такой, какой запомнил перед отправкой — распростертой среди раскиданных сундуков, — но ведь наверняка все уже изменилось. С момента переброски прошел почти час. Даже если поблизости не появится никакой путник, на дороге лежать холодно, да и не станет Киврин покорно выжидать с закрытыми глазами, очутившись в Средневековье, это просто невозможно.
Он сам, впервые попав в прошлое, тоже не стоял столбом. Его переместили глухой ночью во внутренний двор колледжа, велев не сходить с места, пока сеть не откроется снова. Но разве устоишь смирно, когда ты в Оксфорде 1956 года и знаешь, что с привязкой будут возиться минут десять, не меньше? Он промчался четыре квартала по Брод-стрит — посмотреть на старую Бодлеинку — и чуть не довел оператора до инфаркта, опоздав к открытию сети.
И Киврин не станет столько времени лежать с закрытыми глазами, когда вокруг раскинулось Средневековье. Дануорти вдруг увидел ее воочию, как она стоит в своем непрактичном белом плаще на Оксфордско-Батской дороге, готовая в любую секунду шлепнуться обратно на землю при виде ничего не подозревающего путника, а сама при этом восторженно шепчет в молитвенно сложенные ладони обо всем, что происходит вокруг. Беспокойство тут же отступило.
Ничего, через две недели она пройдет через сеть обратно, закутанная в потрепанный и перепачканный плащ, и расскажет тысячи леденящих душу историй со счастливым концом, которые еще не одну неделю будут преследовать его в ночных кошмарах.
— Ты же знаешь, Джеймс, с ней все будет отлично, — нахмурившись, повторила Мэри.
— Знаю. — Он сходил к бару и принес им еще по полпинты. — Во сколько, ты сказала, твой внучатый племянник приезжает?
— В три. Он сюда на неделю, а я понятия не имею, что с ним делать. Кроме как беспокоиться, конечно. Наверное, можно сводить его в музей Ашмола… Дети ведь любят музеи? Плащ Покахонтас и прочие диковинки?
