Дисциплина на броненосце была скорее деловой, чем формальной; капитан опустил голову из рубки и сообщил:
— Ребята, они подбили Десятого. Думаю, не смертельно, но он встал.
Тем не менее, для расправы с разбитой армией осталось тринадцать здоровых монстров.
Военный корреспондент видел их из своей ямы. Чудища выстроились вдоль хребта и обменивались приветственными флажными сигналами. Стальные бока сияли в свете восходящего солнца.
В час дня приключения корреспондента закончились в плену. К тому времени он успел украсть лошадь, упасть вместе с лошадью и чудом выбраться; тут же выяснилось, что животное сломало ногу; пришлось пристрелить его из револьвера. Несколько часов журналист провёл в обществе приунывших стрелков, отбившихся от части, но ушёл от них после спора о топографии местности и в одиночку направился к берегу реки — он думал так, но ошибся. Шоколад закончился, во всей окрестности не нашлось ни глотка воды. Стояла ужасная жара. Корреспондент нашёл укрытие за разбитой каменной стеной и некоторое время наблюдал за отдалённым боем: конница попыталась атаковать пехоту на мотоциклах в разомкнутом строю, в то время как сухопутные броненосцы заходили кавалерии во фланги. Репортёр убедился в значительном превосходстве мотоцикла над лошадью в скорости на травяном поле; кони часто падали на неровностях, мотоциклисты легко уходили от атаки, валя кавалеристов ужасающе точными выстрелами. Погоня ушла за пределы видимости, но корреспондент не сомневался, что всадники закончат свою потеху в скором и непременном плену. Вскоре укрытие пришлось досадно и вдруг покинуть — одна из наступающих машин затеяла анфиладный огонь вдоль стены. Корреспондент обнаружил, что натёр на пятке пугающий волдырь.
Он прятался в низком кустарнике, среди камней и вдумчиво разглядывал свой носовой платок. За последние сутки ткань приняла весьма двусмысленный цвет.
— Но ничего белее у меня нет, — сказал себе корреспондент.
Он успел убедиться, что враг оперирует на востоке, западе и юге, но окончательно решил более не рисковать и сдаться на личную и безоговорочную капитуляцию когда услышал шум броненосцев в полумиле, с севера, — номера Один и Шесть точно исполняли предписание генерала. Журналист уже собрался повесить белый флаг-платок на куст и встать рядом, в редкой тени пока кто-нибудь не заберёт его, но неподалёку послышались голоса, топот, характерный шум конного отряда; военный корреспондент спрятал платок в карман и пошёл на звуки.
Шум боя утих, и он отчётливо услышал хор голосов простых и грубых, но сердечных и даже исполненных достоинства — за кустами смачно богохульствовали старослужащие солдаты.
Корреспондент выскользнул из кустарника на открытую местность и увидел вдалеке бахрому деревьев — признак речного берега.
В центре панорамы открылся нетронутый пешеходный мост; справа виднелся другой мост — большой, железнодорожный. Два броненосца окаймляли картину слева и справа, словно два мирных, длинных сельских амбара; машины полностью контролировали две мили местности, речную долину и заранее предупреждали всякую возможность немирных проявлений. В нескольких ярдах от кустарника сгрудились захваченные остатки кавалерии — покрытые пылью, несколько дезорганизованные, явно огорчённые но, тем не менее, отборные солдаты — цвет проигравшей армии. Посреди поля три или четыре всадника пользовались медицинской помощью; рядом, группа офицеров разглядывала невиданный механизм — издали и с глубоким отвращением. Все отчётливо понимали, что уловлены огромной сетью: прочие двенадцать броненосцев и множество вражеской пехоты — моторизованные и пешие горожане — теперь занимались пленными и захваченным военным имуществом, но оставались по прежнему бдительны.
— Шах и мат, — подумал военный корреспондент и вышел на открытое поле. — Теперь я в плену, но в отличном обществе. Двадцать четыре часа назад я не сомневался в военном тупике, а теперь эти жулики пленили всю благословенную армию! Ну и ну!
Он припомнил беседу с молодым лейтенантом.
— Чудеса науки, конечно же, бесконечны; история цивилизованного народа когда-нибудь приходит к завершению, но он непременно одолеет детей природы, пока заботится о развитии наук. Пока заботится…
Он отвлёкся на размышление о судьбе молодого лейтенанта.
Корреспондент относился к числу несообразных персон с неистребимым сочувствием к побеждённым. Он разглядывал ражих, загорелых кавалеристов — разоружённых, спешенных, выстроенных в шеренги; непривычные к седлу городские мотоциклисты неумело отгоняли захваченных коней, а снятые на землю паладины бессильно наблюдали за позорным зрелищем. Репортёр успел забыть, как давеча честил теперешних пленников «хитрой деревенщиной» и желал им поражения. Месяц назад он видел, как именно эта часть идёт на войну во всём великолепии, и слушал рассказы о неподражаемой доблести кавалеристов, об их искусстве биться в рассыпном строю, о способности каждого стрелять на скаку и сметать любую противостоящую силу с поля сражения — будь то пехота или конница. И теперь, вопреки всякой справедливости, их победили несколько дюжин молодых людей на машинах!
В голову пришёл подобающий заголовок: «Мужество против Машинерии». Журнализм приучает мыслить фразами.
Он прошёл вдоль линии пленных — насколько позволили часовые — и сравнил крепкие пропорции побеждённых с худосочными телами победителей.
— Головастые выродки, — бормотал он. — Малокровные из Ист-Энда.
Журналист приблизился к группе захваченных офицеров и услышал высокий тенор полковничьей речи. Бедный джентльмен провёл три года в отчаянной работе над лучшим в мире человеческим материалом; именно он довёл искусство стрельбы с седла до совершенства, а теперь с отчаянным и естественным в наступивших обстоятельствах богохульством вопрошал прочих — что можно сделать против вышедшего на поле скобяного товара?
— Пушки, — ответил кто-то.
— Большие орудия ограничены в скорости. Они не успеют за машинами, а малые пушки не устоят. Я видел, как их сметали. Вы можете дать внезапный выстрел, а потом, наверняка, погибнете как на бойне…
— Мы можем изготовить такие же штуки.
— Что? Больше жестянок? Мы?…
— Я назову статью, — размышлял корреспондент, — «Механики против мужчин» и начну её высказыванием старины-полковника.
Но он был слишком хорош для журналиста и испортил красивое противопоставление. Полудюжина молодых людей в синих халатах вышли из победоносного броненосца выпить кофе с печеньем, и корреспондент не упустил отметить, что взгляд и поведение выдавали в них людей — несмотря ни на что.
